Те же различия, которые за всем тем все-таки остаются в духовных дарованиях и в склонностях членов, получают сильное развитие, и таким образом создается та разносторонняя деятельность, которая составляет главную силу ордена. Одним членам разрешается благочестивая монастырская жизнь, которая служит к возвеличению заслуг ордена перед небом и престижа его святости на земле, другие посвящают свои безмятежные досуги научным занятиям и вырабатывают целые тома полемики и трактатов. Третьи берут на себя воспитание юношества. Наиболее талантливые и ловкие развивают свою влиятельную деятельность при дворах и во дворцах. Пылкие ораторы действуют в качестве исповедников, самоотверженные ревнители веры уходят в далекие страны миссионерами. Так, члены ордена были и теперь являются всем тем, чего требуют от них их начальники, — проповедниками и преподавателями юношества, писателями и учеными, воспитателями принцев, исповедниками и министрами сильных мира сего.

Расчлененный с таким мудрым расчетом и искусством организм, какой являет из себя устройство иезуитского ордена, создан не для задач внутренней жизни в созерцательной тиши отдаленных от мира келий: арену для своей деятельности он ищет, скорее, среди жизненной борьбы. И действительно, именно эта область предопределяется для ордена самой задачей, поставленной перед ним: реставрация и распространение католицизма, господства Римской церкви над современными государствами, старающимися сбросить с себя железные оковы папской власти, борьба и подавление протестантизма и свободы духа, проникшей в широкие народные массы. Но уже в самых размерах задачи таилось с самого начала зерно того гибельного разложения, которое в скором времени постигло общество. Ибо безнравственная система не может поддерживаться долго благородными и нравственными силами. «Где-нибудь и когда-нибудь наивное воодушевление должно будет заступить место сознательной лжи и грязи сокровенных побуждений».

В интересах своих задач, которые с неутомимой настойчивостью преследовало Общество Иисуса, оно создало ту мораль, тот удобный способ освобождаться от угрызений совести, которые вошли в пословицу у всех народов на земле.

В качестве главного основоположения своей морали иезуиты выдвигали то утверждение, что грех оказывается налицо только там, где полная сознательность и предосудительность поступка находятся в полном согласии с волей; таким образом, то, что делается второпях и в аффекте или предпринимается не с грешными умыслами, не является и грехом, и не заслуживает поэтому наказания. Так они со всех сторон ограничивали понятие греха и превращали человеческую совесть в удобную арену лицемерной софистики, которая убивала все нравственные стремления, заменяя высокие нравственные идеалы низменным расчетом обыденной жизни.

Эта преступная система основана на так называемом пробабилизме — продукте учения Фомы Аквинского, оспаривающем все требования нравственной жизни и все то, что для человека имеет значение прочной и непоколебимой истины, заменяющем рядом вероятностей, среди которых и производит свой выбор лукаво мудрствующий, изворотливый рассудок. Под вероятным или приблизительно — достоверным (jbro"oa"ozY"uJ подразумевается суждение, в пользу которого говорят основания, имеющие некоторый вес, а в особенности — авторитеты. А этих последних лучше всего искать в иезуитских кругах. Кто в своих поступках следует мнению авторитета, хотя бы только одного — единственного, тот не берет ответственности на свою совесть, даже и в том случае, если он лично убежден как раз в противном и считает за более верное совсем другое мнение.

В таком возмутительном самообмане лежит начало длинной цепи тех гнусных интриг и преступных злодеяний, которым орден обязан своими успехами.

Другим основоположением иезуитской морали и казуистики является учение об истинных намерениях. Согласно этому учению, можно совершать дурные дела и все-таки оставаться благочестивым и справедливым человеком; преступление может стать добрым делом, если только оно совершено с добрыми намерениями. Так, объясняют без стеснения иезуиты, если кому — нибудь нанесено оскорбление чести и у него нет других средств смыть этот позор, кроме смерти оскорбителя, то убийство является дозволенным, так как предполагается, что тут в основе лежит не намерение убить, а только восстановить свою честь.

Дальнейший догмат этой морали гласит, что нравственный характер поступков всецело обусловливается их целью, так что ради благих целей могут совершаться только добрые деяния, ради злых — только злые. Здесь-то именно и объявляется дозволенным и даже рекомендуется reservatio mentalis. Всякий, кого обстоятельства принудят давать показания или ответ, обещание или клятву может, руководствуясь, однако, только какой-нибудь благой или дозволенной целью, произвольно ограничить про себя эту клятву, обещание и т. д., давая их в более узком смысле, чем может показаться по словесным выражениям; наконец, данное им согласие иезуит может молчаливо поставить в зависимость от некоторых условий, остающихся неизвестными тому, кому это согласие дано.

С этим связано учение об амфиболии, которое оправдывает употребление двусмысленных выражений, направленное к обману ближнего и к соблюдению собственной выгоды. Вообще можно безбоязненно грешить, раз дело идет о том, чтобы уберечь себя от серьезного ущерба. В этом отношении именно самые видные моралисты ордена выставили прямо-таки ужасающие положения.

В то время как протестантизм добровольно и охотно отказался от такого неоценимого средства для достижения могущества церкви, какое представляет из себя тайная исповедь, иезуитство, наоборот, озаботилось снова ввести в употребление этот обычай, но, по возможности, обставить его удобствами, главным образом для знатных и сильных мира сего. Тут незаменимые услуги оказывала казуистика, доведенная до высшей бесцеремонности и набрасывавшая покров любви на все разнузданные страсти и наслаждения, которым предавались тогда высшие классы. И здесь орден чрезвычайно ловко считался с изменившимися обстоятельствами времени и жизни. А так как сверх того всем духовникам вменялось в обязанность безусловное соблюдение сообщенной им на исповеди тайны, то иезуитам легко было привлечь и образованных и необразованных людей в свои исповедальни, где так «скоро и дешево» обделывалось дело отпущения грехов.

С одной стороны, теологи ордена внушали всем подпадавшим под влияние протестантского учения, что спасение их в покаянии и благочестивых делах, и с этой целью подвергали чисто рационалистическому толкованию догматы о милости, заслуге, выслуге и предопределении, с другой стороны, в прочих вопросах они развивали самое фантастическое учение, которое рассматривало рационализм в суевериях как основные свойства человеческой природы.

Самым плодотворным принципом суеверия являлся культ Девы Марии, облекавшийся в бесконечно грубую, пошлую и нравственно — отталкивающую форму. Этот культ у иезуитов преобладает над всем богослужением; они неистощимы в изобретении новых форм почитания Св. Девы, которой они приписывают всевозможные прелести.