Шрифт:
— Вы говорите так, словно я уже согласилась.
— Я в этом уверен. Вы ещё противитесь, но внутренне уже понимаете, что я прав. В конце концов, Таня молода и даже не заметит, как пролетят полтора года в лагере.
Джен припомнила своё собственное пребывание в лагере. Нет, она не предаст свою подругу.
— Не рассчитывайте на мою помощь, мистер Гибсон, — твёрдо сказала она.
— Глупости, моя девочка. На карте стоит ваше будущее. Действуйте спокойно, не раздумывая. Жениху ничего не говорите, ему не надо знать об этом…
В эту минуту Крауфорд приподнял голову и посмотрел на Джен мутными глазами — казалось, что он ещё спит.
Сэм Гибсон мгновенно исчез.
— Значит, ты, действительно, здесь, Джен? — хриплым голосом спросил Крауфорд. — А я думал, что всё это мне приснилось.
— Что тебе приснилось, Ральф? — Джен подошла к дивану, присела рядом с лётчиком и ласково заглянула ему в глаза.
— Здесь был Гибсон? — спросил Крауфорд.
— Да, был, — спокойно ответила Джен. — Мы с ним здесь разговаривали…
— О том, как посадить Таню в концентрационный лагерь?
— Что такое? — на лице Джен отразилось искреннее удивление. — Ты понимаешь, что говоришь?
— Да, понимаю. Я слышал, как вы с Гибсоном договорились о том, чтобы посадить Таню в концентрационный лагерь.
— Но для чего?
— Для того, чтобы она никому не могла рассказать о заводах в Ригене.
— Мы ни о чём подобном не говорили и не могли говорить, — сказала Джен. — Таня — моя подруга, она спасла мне жизнь. Тебе приснился дурной сон. Но сейчас, когда ты всё сказал, мне кажется, что это просто твоя собственная мысль, твоё предложение, Ральф.
— Ты думаешь, что я… — начал ошеломлённый Крауфорд.
— Да, думаю. И только любовь к Тане мешает мне осуществить твоё предложение. Всё-таки как страшно — она совсем чужая в нашем доме, а от неё, от одного её слова зависит наше будущее. За счастье надо бороться, Ральф…
— Ты можешь думать обо мне что угодно, Джен, но я не Допущу, чтобы с этой девушкой что-нибудь случилось.
Джен удивлённо пожала плечами.
— Но, собственно говоря, что ей угрожает? Ты сам выдумал какое-то покушение на Таню, а сейчас упрекаешь меня. Я думаю, тебе не следует так много пить перед обедом… И всё-таки наше счастье зависит сейчас только от неё. Как это страшно. Как это страшно, Ральф!
Не зная, что ответить Джен, он притянул её к себе, обнял и поцеловал в губы. Джен не сопротивлялась, но губы её не ответили на поцелуй.
У двери послышались шаги, и миссис Кросби вошла в сад. Увидев Джен с Ральфом, она резко сказала:
— Джен, ты ведёшь себя непристойно. Немедленно встань. Ральф, вытрите лицо, оно у вас в губной помаде.
Джен послушно встала, Ральф вытер губы. Энн осмотрела обоих и осталась довольна — порядок был восстановлен.
— Мистер Кросби у себя в кабинете? — неожиданно официальным тоном спросила она.
— Да, отец в кабинете, — Джен чуть заметно улыбнулась и сказала Ральфу, увидев, что мать стучит в дверь кабинета — Должно быть, случилось что-то чрезвычайное, если мама называет папу «мистер Кросби» и стучит в дверь, прежде чем войти. Не завидую я сейчас папе!
Разговаривать не хотелось. Джен думала о том, что опасения Гибсона напрасны. Но покой не приходил, и предчувствие каких-то решающих событий не покидало её.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
При появлении миссис Энн в кабинете Артур Кросби невольно поднялся со своего кресла. Стук в дверь, предупреждавший о появлении хозяйки дома, не предвещал ничего хорошего. Артур Кросби хорошо знал это.
Миссис Энн несколько раз молча прошлась из угла в угол по кабинету. Кросби из-за стола внимательно следил за каждым движением супруги. Наконец, она остановилась и, чётко произнося каждое слово, сказала:
— Я хочу знать, долго ли это будет продолжаться, Артур?
Мистер Кросби вздрогнул: подчёркнутое спокойствие жены означало, что миссис Энн разгневана до предела.
— О чём именно ты говоришь? — спросила он осторожно.
— Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю.
— Очень сожалею, но я и в самом деле не понимаю тебя.
— Действительно обидно, что ты перестал даже понимать, о чём я говорю. У тебя совсем атрофировалось чувство собственного достоинства.
— Но, дорогая моя, я не догадываюсь…
Миссис Энн некоторое время молча смотрела на мужа, будто проверяя, говорит он правду или притворяется непонимающим.
— Я хочу знать, с каких это пор всякий американец, появившись в нашем доме, становится в нём хозяином?