Шрифт:
— В силу моих полномочий гауляйтера (партийного фюрера — Примеч. авт.) Нюрнберга, отряды СА торжественным маршем поведу я.
— Ни в коем случае, — возразил Стеннес. — Вы гражданское лицо, вам это не положено.
О разгоревшейся дискуссии доложили Гитлеру. Он принял сторону Стеннеса. Это не успокоило Штрайхера, и он продолжал что-то недовольно бубнить себе под нос. Стеннес не выдержал:
— Вы не только гражданское лицо — вы кусок дерьма. Вы преследуете евреев, многие из которых сражались в войну лучше, чем вы. Да я даже в перчатках к вам не прикоснулся бы.
Нет, Стеннес был, конечно, не ангелом, но и не мухой, от которой легко отмахнуться и которую легко прихлопнуть. Это вскоре поняли и другие представители нацистской верхушки. Любопытны характеристики, которые давал им позже Стеннес:
«Геринг тогда был еще не столь влиятелен. Во время гитлеровского путча его авторитет значительно пострадал. Незадолго до нашего знакомства он вернулся из-за границы. Позже он проявил себя как мой хороший друг. Но в ту пору мы все время спорили на одну и ту же тему: о непогрешимости фюрера. По мнению Геринга, Гитлер не делал ошибок. Я в этом не был убежден.
Гесс был того же мнения, что и Геринг. Мы называли его "Парсифалем", "преданным дураком". Когда я порвал с Гитлером и начал борьбу против него, люди говорили мне: "Дурак — это вы, а не Гесс". Но сейчас эти люди мертвы (повешены либо застрелены), в лучшем случае приговорены к пожизненному заключению. В то время как я, хотя и потрепан, все еще жив и счастлив. Конечно, Гесс не был дураком, но в голове у него было всегда одно и то же.
Чаще всего я имел дело с Геббельсом. Самый интеллигентный из всех нас, он был неконструктивен. От его подстрекательских речей мои люди были готовы немедленно лезть на баррикады. Я вынужден был ему сказать:
— Послушайте, вы сумасшедший. Вы даже не умеете стрелять. Как же вы собираетесь идти на баррикады?
Но когда он приходил к нам домой в гости, то оказывался, пожалуй, единственным, кто умел расшевелить компанию. Он был блестящим музыкантом и великолепным рассказчиком. У него были самые выразительные глаза и руки из тех, что я когда-либо видел. Если он хотел, то мог быть действительно очень приятным человеком».
Интриганство в нацистской верхушке, постоянная возня вокруг места поближе к Гитлеру — разумеется, от всего этого Стеннес был далек. Но главной проблемой становился сам Гитлер. Прозревая, Вальтер все больше понимал, какими опасными иллюзиями тот одержим. Об этом свидетельствуют сохранившиеся обрывки воспоминаний Стеннеса:
«Я должен быть честным. Я противопоставил себя Гитлеру не из-за его жестокости. Я оказался в открытой оппозиции к нему в 1930 году — более чем за два года до создания первых концлагерей. Отторжение возникло на основе многочисленных бесед с ним, моих знаний о так называемом руководящем корпусе и понимания того, что от этого движения и его представителей нельзя ожидать ничего хорошего».
Конфликт с Гитлером был в еще большей степени неминуем, чем союз с ним. При этом идеологические разногласия поначалу оставались как бы на заднем плане. Все выглядело расхождением во мнениях по оргвопросам. Стеннес и его штурмовики становились в партии все более серьезной и самостоятельной силой. Они все меньше считались с попытками гауляйтеров навязать партийное руководство отрядам СА. У зреющего конфликта был и четко выраженный социальный подтекст. Партийные бонзы швырялись деньгами, огромную долю бюджета партии «съело» строительство главной штаб-квартиры НСДАП — так называемого Коричневого дома в Мюнхене. А штурмовики Стеннеса, большую часть которых составляли безработные, должны были все туже затягивать свои портупеи.
Раздраженные, напуганные растущим влиянием Стеннеса и его вмешательством в политику, гауляйтеры «подведомственных» ему провинций понимали, что поодиночке с ним не справиться. И тогда они решили объединить свои силы. Обстановка накалялась.
Подчиненные Стеннесу командиры штурмовиков выдвинули список из семи требований к руководству партии. Важнейшие пункты: фиксированная часть членских взносов должна была направляться из партийной кассы в распоряжение СА; штурмовые отряды необходимо было полностью отделить от политической организации партии. Стеннес фактически ставил Гитлера перед выбором, который сам он сформулировал предельно лаконично: «Либо кирпичи для Коричневого дома в Мюнхене, либо подметки для моих штурмовиков в Берлине».
Осенью 1930 года терпение штурмовиков лопнуло. В Берлине они отказались охранять залы, в которых проходили собрания и митинги нацистов. В ответ Геббельс, гауляйтер Берлина, послал отряд СС с задачей в отсутствие Стеннеса занять его бюро на Хедеманнштрассе. Эсэсовцы забаррикадировались за стальными дверями. Стеннесу, впрочем, было несложно выкурить непрошенных гостей из своих служебных помещений. Громилам из СС, которых блокировал в бюро подоспевший 31-й штурмовой отряд СА, был предъявлен ультиматум, по истечении которого люди Стеннеса проломили двери и избивали эсэсовцев до тех пор, пока те с позором не ретировались, волоча за собой раненых.
Гитлер поспешил в Берлин. Он пытался договориться с подчиненными Стеннеса за его спиной. Но те всякий раз требовали приглашения своего командира. Один из штурмовиков — косая сажень в плечах — схватил Гитлера за грудки и угрожающим тоном произнес: «Адольф, ты ведь не бросишь СА в беде!» Гесс, по свидетельствам очевидцев, в этот момент от страха чуть не лишился чувств. Кое-как, правда, ему удалось довести фюрера, в отношении которого было совершено святотатство, до автомобиля.
На следующий день в семь утра Стеннеса разбудил телефонный звонок. Голос Гесса в трубке: