— Слышь, Славка, с кормы прыгнуть — ничего такого… Я смотрела, — тихонько сказала Тая, — Мы переберемся. Наташке поможем. А что? Никто и не заметит…

На корме перильца кончались, — широкая и низкая, она вплотную подходила к пристани. Между ней и пристанью билась темная от мазута вода.

Тая первой перелезла через перила, на секунду глянула вниз, на воду, передернула плечами — упадешь, ведь и вынырнуть некуда, — прыгнула и оказалась на корме. Наташу Слава почти передал ей, а потом не спеша перебрался и сам. На сходнях творилось такое, что до них все равно никому не было дела…

Ребята удобно устроились на теплых досках, поставили корзины. Теперь до самой троицы можно лежать, глядя на белый бурун пены за кормой, и мечтать о том, что найдешь одни белые, ну, может быть, еще совсем немного подосиновиков, они тоже хорошие грибы.

Лес начинался за брошенной церковью. Стояла она над Волгой у самой кромки обрыва, перевитого поверху корнями старых лип. Две из них еще держались, а другие давно уже мертво свисали вдоль обрыва, и вместо листьев зеленил их ветви ползучий луговой чай да ежевика.

Бывало, что грибники, из тех, кто посмелее, ночевали в крытой галерее у церковного входа, но обычно там жили только ласточки и летучие мыши.

Прямо за сломанной церковной оградой вставал сосновый бор, насквозь просвеченный солнцем. Ребята, не останавливаясь, вошли в него. Пахло смолой и гнилыми шишками. Из-под них и земли не было видно, только кое-где пробивались мохнатые стебли одуванчиков-ястребинок.

Слава тронул Наташу за рукав:

— Видишь дупло? Там белка живет. Я в тот раз один шел, смотрю — сидит на сучке и хвост свесила… А сейчас что-то не видно, ушла.

Дорога пошла под уклон. Сосны кончились. Теперь вокруг ребят теснился старый еловый лес. Солнце осталось где-то за ветвями деревьев, и его лучи только кое-где падали на землю, обжигая нежные листочки заячьей капусты.

Шагов не было слышно. Ноги тонули в зеленом мху, из которого там и тут лезли на свет диковинные поганки. Этот год и на них выдался особенный. Надоедали хитрые грибы-притворяшки. Этот прикинулся белым, тот — масленком, а третьего едва отличишь от сыроежки. Поверишь, нагнешься, думая, что перед тобой настоящий гриб, и зря: торчит у дорожки веселая семейка поганок.

В лесу становилось все темнее и тише. Среди ельника появились строгие березы. Стояли они редко, и каждая в лесном сумраке вспыхивала как бесшумное белое пламя.

В этом лесу жили белые и грузди. А еще розовый, извилистый «петров крест». Его чешуйчатые странные стебли сначала привлекали ребят — считалось, что он приносит счастье нашедшему, — но потом его стало попадаться так много, что всякий интерес пропал. Какое же это счастье, если оно у всех под ногами!

Как обычно, поначалу брали любой гриб, что попадался, и скоро для «настоящих» грибов места не осталось.

— Надо перебрать грибы, — предложила Тая. — Тут где-то шалаш должен быть поблизости, пойдемте к нему…

Прибавили шагу. Под ноги попала едва заметная тропка, протоптанная среди кустов. Через несколько шагов она закончилась возле шалаша, крытого свежим лапником.

Слава первым шагнул к темному лазу и вдруг шарахнулся прочь, нелепо отмахиваясь рукой:

— Там… там волк!

В первую минуту и девочки побежали за ним, но за ближними густыми елками Тая остановилась, поставила на землю корзину:

— Стойте! Тебе показалось, наверное. Какой же волк пойдет в шалаш? Там же людьми пахнет…

— Какой… откуда я знаю, какой? Серый он, я видел, — упорствовал Слава.

— А может, он нарочно в шалаше спрятался? — предположила Наташа.

— Чепуха какая-то! — окончательно рассердилась Тая. — Вот я сейчас пойду и посмотрю сама…

Она не успела договорить. Лапник, нависший над входом в шалаш, раздвинулся… и оттуда высунулась глупая овечья морда! А потом и вся овца вышла. Действительно серая и очень рослая. Видимо, она давно уже была лишена человеческого общества и даже без зова пошла на голоса ребят. С Таей сделался настоящий припадок от смеха. Она раскачивалась, сидя на пне, из стороны в сторону и твердила:

— Волк! Ох, не могу! Волка нашли!..

Слава смущенно мялся в стороне, а Наташа тем временем совсем подружилась с овцою. Гладила ее, чесала ей за ушами. Овца глубоко вздыхала и мекала басом — наверное, просила хлеба.

— Надо ее в Кузьминки отвести, — успокоившись, сказала Тая. — Не иначе от их стада отбилась…

Все согласились с нею, только неясно было, как овцу вести. Но овца сама разрешила этот вопрос — она просто пошла следом за ребятами.

Грибы перебрали, и теперь уже лисички, сыроеги и старые, хлипкие серые просто обходили стороной — невелика от них польза.