— Куда теперь нам? — жался к Фокину ошеломленный Кулибаба, у которого все еще сочилась тонкой струйкой кровь из носа. — Где мы теперь будем-то, а?

— Тут и будем, — упрямо произнес Сашка. — В развалинах места много, всем хватит.

Во время бомбежки через реку поодиночке переправилось несколько немецких автоматчиков. Они укрылись в воронках на берегу Мухавца, среди уцелевших кое-где кустов, зарослей лопухов и крапивы. Надеялись ночью без шума пробраться в казематы, уничтожить русских пулеметчиков, открыть дорогу своим. Но красноармейцы уже привыкли ко всяким штучкам. Сашка, внимательно осматривая берег, заметил, как чуть-чуть шевельнулись голые ветки кустарника возле самой воды. Минут десять держал наготове автомат, не сводя глаз с этого места. А когда вновь шевельнулись кусты, дал длинную очередь. Над воронкой вскочил дюжий немец, закричал пронзительно, обеими руками держась за свой зад. Сделал шаг, другой, зашатался и грузно плюхнулся в воду.

— Ну вот, еще одним гадом меньше, — сказал Сашка, откладывая автомат. — Это тебе, Кулибаба, не тот тощий фриц, которого ты подвалил утром. Это такой дуб, из которого двух твоих сделать можно.

— В такого попасть легче.

— Ха, умник! Он же в яме лежал! Только лишь один квадратный сантиметр задницы наружу торчал. В этот сантиметр я и врезал… И учти, что это уже шестой мой крестник, каких я наверняка пришил, самолично и при свидетелях. А тех, что в общей свалке, я не считаю. Ты вот, Кулибаба, парень грамотный, десятилетку кончил. Потому я с тобой и знакомство вожу. У меня все друзья образованные, с неграмотными мне жить скучно. Так вот ты и скажи, если каждый из нас по одному немцу убьет, сколько мы их тут положим. Батальон?

— Побольше. Может, даже полк.

— Вот об этом я и толкую, — поднял Сашка указательный палец. — Это если по одному. А у меня уже шестой. Сержант пятерых отпел. А сколько нас таких! За каждого нашего, какого они тут убили, мы уже рассчитались, теперь аванс даем. Патронов нам побольше, воды да курева — мы тогда на год вперед счет им откроем.

— Газет бы еще, — сказал Кулибаба. — «Комсомольскую правду».

— Верно, — весело прищурился Фокин. — А то цигарки крутить не из чего. Первое время немцы хоть листовок много бросали, а теперь без ихней бумаги совсем швах.

— Газету хорошо бы, — буркнул молчаливый сержант-пограничник. — Узнать, где что делается.

— Без газет и без жратвы воевать все-таки можно, — сказал Сашка. — Недели две, а то и три протянем.

— А потом? — спросил Кулибаба.

— Потом к своим пробиваться.

— Где они, свои-то?

— Не уйдем, — хмуро сказал сержант. — Немцы обложили — мышь не проскочит. Нечего зря брехать. Держись, пока два патрона останутся, а потом крышка.

— Почему два?

— Один — если какой сукин сын сдаваться пойдет. А второй для себя.

— Я сам не смогу, — тихо промолвил Кулибаба.

— Ничего, — покровительственно сказал сержант, — Товарища попросишь.

У Кулибабы дернулись узкие плечи.

— Бросьте вы похоронный марш играть, — вмешался Сашка. — И что это за народ, все им надо в завтрашний день заглядывать. К тому времени нас может убьют каждого по два раза, а потом еще снарядами на куски разорвет. Живы — ну и радуйтесь потихоньку. Мне вот от голода брюхо свело.

— Обед я получил. — Сержант вытащил из кармана носовой платок, развязал узелок. Крупный, подмоченный и набухший горох оказался в нем. — На троих две пригоршни старшина дал.

— Эх, жизнь! — вздохнул Сашка. — А ведь я, ребята, дома по две сковородки картошки с салом за один присест съедал. С соленым огурцом… И не ценил.

Сержант разделил горох на три равные части. Взял горошину, положил в рот. Катая ее языком, сказал:

— Ночью полезу к немцу, который у пня валяется. Он с ранцем. Галеты небось у него.

— Смотри, место пристреляно. Утром попробовал один парень, и сам теперь там лежит.

— Я осторожно.

Горох был влажный и немного освежал рот. Каждую горошинку Сашка жевал медленно, чтобы продлить удовольствие.

— Можно бы щи из крапивы сварить, — мечтательно рассуждал он. — Мать дома варила, а крапивы по-над берегом много растет… Там еще и укроп есть. Или сеял кто или ветер семена разнес. Растет меж лопухов. А его ведь тоже в котелок можно…

— Воды нету, — сказал сержант. — А без воды какие щи? И мяса нету тоже, и соли нету, и ничего нету.

— Да, — вздохнул Сашка. — Голая крапива с укропом это все-таки не еда… И опять же против того места, где укроп, у немцев пулемет в кустах…

Среди обломков то ползком, то на четвереньках пробирался красноармеец-связной. Увидев Фомина, крикнул:

— Эй, музыкант, к командиру вместе с трубой, живо!

— Зачем?

— Быстрей давай! Возле инженерного управления командир. Немцы на нашем берегу, отбивать будем!

Вместе с Сашкой пошли и сержант с Кулибабой.

Укрываясь за полуразрушенной стеной, лежали красноармейцы, человек семьдесят. Фокин давно уже не видел столько людей вместе и поразился, какие они все измученные, исхудалые, грязные. Много перевязанных. Даже не верилось, что эти люди могут подняться в атаку. Но они готовились, привычно и деловито, без лишних движений, вставляли запалы в гранаты, меняли диски автоматов.