Фашисты всполошились по всей линии окружения. Но они, вероятно, не понимали толком, что происходит. Стреляли и по заводу, и куда-то в бок, и даже назад, в свой тыл.

Постепенно в той стороне, куда ушел Дьяконский, стрельба отдалилась, заглохла. Но еще долго появлялись там, вдали, мутные, желтоватые пятна ракет.

Уже начало светать, когда со свекловичного поля приполз красноармеец-артиллерист. Он был ранен в ногу и отстал от своих. Его перевязали, обмыли грязное лицо, сняли с него мокрую шинель. Санитар дал бойцу стопку разведенного спирта.

— Ну, как наши? — спросил Южин.

— Ушли, — шевельнул синими бескровными губами артиллерист. — Только побило многих. Которые сзади были, тех побило.

— А командир? Дьяконский как?

— И командира стукнуло. Упал он.

— Куда его? — Южин схватил красноармейца за плечо. — Насмерть? Или нет?

— Ох, не знаю, — мотая головой, простонал раненый. — Видел я, как упал он. Ребята его поднимали. С собой его ребята уволокли…

К середине октября советские армии, оборонявшиеся на дальних подступах к Москве, оказались в очень тяжелом положении. Правда, южнее столицы им удалось замедлить продвижение танков Гудериана от Орла к Туле. Но на севере немецкий моторизованный корпус захватил Калинин. Возникла угроза окружения Москвы. Передовые отряды противника вышли к Волоколамску.

Войск для обороны столицы в эти дни почти не было. Дивизии Западного, Резервного и Брянского фронтов были либо смяты чуть ли не миллионной массой наступающих немецких войск, либо оказались в окружении. За десять дней фашисты продвинулись на 200–250 километров. Чтобы задержать их, нужны были новые силы. Возле города с величайшей поспешностью создавалась новая линия обороны. В дело было брошено все, что находилось под рукой: курсантские роты, запасные полки, рабочие отряды. Из Сибири и с Дальнего Востока стремительно неслись эшелоны; с японской границы снимались кадровые соединения.

Наступил критический момент войны. На флангах немцы приближались к Тихвину и к Ростову. В центре — к Москве. И та, и другая сторона вводила в сражение все, что могла.

Германское командование настолько было уверено в успехе, что еще 9 октября заявило через Управление информации: исход кампании решен, и с Россией покончено. Был отдан приказ о порядке размещения воинских частей в советской столице. Намечалось 7 ноября провести парад немецких войск на Красной площади.

Жители Москвы плохо знали обстановку на фронте. В сводках Информбюро скупо сообщалось, что положение ухудшилось. Но к этому давно привыкли. Положение ухудшалось уже на протяжении четырех месяцев. По городу ползали самые разнообразные слухи. Говорили об эвакуации заводов, о том, что выехали в Куйбышев правительственные учреждения и все иностранные дипломаты. Сеяли тревогу беженцы, прибывавшие из близких мест.

Беспокойство людей нарастало. И когда 16 октября радио сообщило, что немцы прорвали фронт, много нашлось таких, у которых нервы не выдержали напряжения. В этот день закрылись магазины. Остановилось метро, сразу нарушив привычный ритм жизни. Редкие трамваи ходили переполненными. К полудню улицы, ведущие на восток, были забиты толпами людей с узлами и чемоданами. Женщины несли детей. Медленно пробирались повозки и автомашины, груженные станками и ящиками. Вывозилось оборудование предприятий, культурные ценности.

…В госпиталь, где лежал Игорь Булгаков, не доставили хлеб. Завтрак задержался на полтора часа. Раненым выдали чай с сухарями. Люди нервничали. В палате выздоравливающих те, кто мог двигаться, не отходили от окон. «Неужели немцы захватят город? — думал Игорь. — А как же мы?..»

Кто-то, громко топая, пробежал по коридору, крикнул:

— Товарищи, слушайте радио!

Включили репродуктор. По городской сети транслировалось выступление секретаря Московского комитета партии.

Игорь, чтобы лучше слышать, сел на тумбочку возле самого репродуктора. Вокруг собрались «ходячие» раненые. Кто-то кашлянул.

— Тише, — сердито зашипели на него.

Секретарь горкома говорил о том, что обстановка на подступах к столице сложная. Правительство приняло меры по эвакуации. Эти меры вынужденные и целесообразные. Но слухи о том, что Москва будет оставлена, — ложь. Такие слухи распространяет вражеская агентура. За столицу будем драться ожесточенно, до последней капли крови. Каждый на своем посту должен стать бойцом армии, которая отстаивает Москву от фашистских захватчиков.

— Ребята! Надо потребовать, чтобы нам выдали оружие! — крикнул кто-то, едва кончилась речь.

— Верно! А то мы тут без всякой защиты, как кролики.

— Не в этом дело! Выписываться нужно, вот что. В частях небось людей нет, а мы жир наедаем.

— Попробуй выпишись. Тут дисциплина почище, чем в запасном полку.

Выздоравливающие спорили, курили прямо в палате, забыв про строгие правила. Надымили так, что едва сами не задохнулись. Пришлось открыть фрамуги.

— Что же вы наделали! — ахнула заглянувшая в палату сестра. — Целый угол окурков! А к вам главный идет! Сейчас же по своим местам! Живей! Живей! Ну и влетит мне за вас!