Шрифт:
– Но я буду сидеть позади летуна. В случае чего просто задушу его. Иль у меня силы в руках нет?
– Сила-то есть, а ума… то бишь нахальства… простите, Петр Аркадьевич, маловато. Вы летите с капитаном Мациевичем? Но это эсер и отъявленный террорист. Мы давно уже ведем за ним слежку.
– Вот как! А министр внутренних дел и знать не знает?
– Петр Аркадьевич, уж позвольте грязную работу нам самим делать?
– Позволяю, но в своей помощи не отказываю. Решено. Лечу.
Морской офицер Лев Макарович Мациевич учился в Мармелонской школе во Франции. Что его туда привело – неизвестно. Во всяком случае, не Генеральный штаб и не великий князь Александр Михайлович. Столыпин с интересом наблюдал, как готовили аэроплан к полету. Дело было по соседству с Коломяжским скаковым полем – там стараниями клуба был построен аэродром. Для таких гостей, как премьер-министр, соорудили навес, с креслами и неплохим буфетом. Почему бы не выпить шампанского перед первым полетом в небеси?
«Фарман» капитана Мациевича выкатывали на летную дорожку. Навигация была еще та! Это не броненосец, и даже не яхта! Можно знать направление и силу ветра? Вот он, прибор, в кармане. Мациевич вынул белый платок и подержал на вытянутой руке. Столыпин уже знал, что это. Определитель летной погоды! Хотя мотор «Фармана» 50 лошадиных сил, при силе ветра больше шести метров в секунду летать нельзя. Поэтому Мациевич несколько раз поднимал легкий белый платок. Нет, не колышется. Погода благоприятствует. Но Мациевич вместе с механиками еще долго возился возле своего «Фармана». Столыпин успел письма написать: жене, которая со всем семейством была в Колноберже, и в «Новое время», где брат Александр защищал его от разных нападок.
Он сунул защитную кожаную папку во внутрь газетного листа.
– Думаю, от ветра не помешает? – как бы невзначай спросил подошедшего Мациевича.
– Ваше превосходительство, не вы первый с газетой садитесь в корзину! – усмехнулся Мациевич. – Можно даже тетрадку или записную книжку взять. Разговоров все равно не слышно, коль будут вопросы, просто подайте мне через плечо записку. У меня под руками тоже есть блокнот.
– Значит, с Богом?
– С Богом, ваше превосходительство… хотя я, грешным делом, атеист.
– Но с небес ближе к Богу?
– Как сказать…
Мациевич был чем-то смущен и медлил подавать команду, чтоб помощники крутили пропеллер.
Какие-то люди, отнюдь не механики, знаками торопили его от ангара.
Он вдруг совсем не по-офицерски прокричал:
– Мать вашу… сам знаю!..
И решительный взмах механикам:
– Крути!
«Что вы сейчас делаете, капитан?» – сунул Столыпин через плечо первую записку.
Тут же пришел ответ:
«Нажимаю на головке ручки управления кнопку «тыр-пыр», прерываю контакт, заставляя мотор работать с перебоями, дальше взлетаю…»
Хотя объяснение было не совсем понятно, но действительно разбежались и полетели.
Воздух засвистел в ушах и вызвал невольные слезы. Верно говорил Мациевич: шум мотора исключал всякую возможность разговаривать с пилотом. Было довольно прохладно, и чтоб руки освободить, Столыпин сунул свою защитную папку за борт сюртука. Мациевич часто оглядывался и жест этот уловил.
«Зачем вы это делаете? – написал. – Положите на колени. Может вырвать потоком воздуха и унести».
«Прохладно что-то, капитан…»
После некоторой паузы пришла новая, неожиданная записка:
«Но ведь говорят, что у вас в папке стальной лист?»
Столыпин понял, что отвечать надо столь же прямодушно.
«Как знать, капитан… Но вы ж не будете в меня стрелять?»
«Как знать, генерал… – пришел быстрый ответ. – Почему бы и не пострелять?»
Теперь они перебрасывались односложными, секундными записками.
«Но у вас по крайней мере одна рука всегда занята?»
«А другая?..»
«Пока вы вытащите другую руку, я своими двумя сумею вас придушить».
«Тогда самолет рухнет вниз».
«Вот-вот, капитан! Не бросите же вы и свою жизнь?..»
«Вот-вот, генерал! Не судите по себе. Для меня жизнь ничего не стоит…»
«Да-а, интересный вы экземпляр…»
«Да-а, вы не менее интересны… Надеюсь, генерал Герасимов просветил вас насчет моей биографии? Кстати, вон он внизу. Но как он сможет сюда дотянуться?»
Длинная записка чуть не увела самолет в пике. Но Мациевич быстро с этим справился.
«Что, страшновато?..»
«Есть маленько».
«Охотно верю. Поберегите генеральские штаны».
«Фи, капитан! Неужели все офицеры сейчас так безобразно воспитаны?»
«Нет, генерал. Только те, которым в жизни терять уже нечего».
«Несчастная любовь?»
«К такой же смертнице, как и я».
«Тогда чего ж вы ждете?..»
Мациевич делал над аэродромом круг за кругом, ничего не отвечал. Столыпин определил: самолет поднимается по спирали все выше и выше. Странно, но страха у него не было. Он понимал Мациевича. Кураж! Когда намерены убивать, слов на ветер не бросают.