Шрифт:
– Напишите подробную записку на имя председателя правительства. О всех нуждах. О всех неурядицах. Не скрывайте и чиновничьи грехи. Сможете?
Начальник станции задумался, но кивнул:
– Смогу, ваше высокопревосходительство! Где наша не пропадала!..
Право, с такими людьми приятно выпить чашечку кофе. Большего он не предлагал. Человек на службе, к чему усложнять жизнь?
Да и мысль у него совершенно другая созрела.
– Следующий экспресс когда идет?
– Через восемнадцать часов шестнадцать минут, ваше высокопревосходительство.
Столыпин подмигнул Кривошеину, а перед начальников станции поставил совершенно неожиданную задачу:
– Распорядитесь, где переселенческий поезд может состыковаться со следующим курьерским. Мне вздумалось прокатиться в «столыпинском вагоне».
– Но, ваше высокопревосходительство… – одернул начальник станции сразу взмокшую фуражку. – Там лошади… коровы…
– Вот и прекрасно. Молочка попьем.
– Там нары… голые…
– Ну, мои люди принесут туда пару кресел из этого вагона. Прощайте. – Он поднялся – и уже Кривошеину: – Александр Васильевич, вы не тяжелы на подъем?..
Тот уже понял шальное намерение:
– Нет, Петр Аркадьевич! Но наши сопроводители?..
– Охрана?.. Прикажите третье кресло. Больше не нужно.
Не ожидая окончания поднявшейся суеты, он вышел из вагона.
Надо было видеть высокого, статного чиновника, в белом летнем кителе и при золотых погонах, который преспокойно шествовал наперерез железнодорожным путям.
Следом шел начальник станции, еще какой-то господин в белом кителе, а дальше полицейские тащили бархатные кресла…
– Прощайте, – еще раз у ворот переселенческого вагона кивнул Столыпин и подошел к горевшему костру:
– Что-то прохладно, православные!
– Прохлаждаемся уже двое ден… господин хороший… – не зная, как величать заявившегося чиновника, подскочил получше других одетый молодец, в картузе и поддевке. – Ваше благородие, разъясните, сделайте милость…
– Сделаем, – положил ему руку на плечо Столыпин. – Староста?
– Он самый, ваше степенство, – стал повышать чины смышленый молодец.
– Вот и прекрасно. Не откажите в любезности подвести троих отставших от поезда бедолаг.
– Но ваш поезд еще стоит… Ваше благородие!.. – не ударил лицом в грязь староста, выше и выше загибая чины.
– Уже уходит, – свистнул в свисток начальник станции. Полицейские, тащившие кресла, едва успели добежать до министерского вагона.
Здесь делалось все само собой. Из широкого зева вагона спустилась довольно крепкая лесенка, даже соструганная. Столыпин первым, еще раньше кресел, поднялся в удушливый зев и навстречу приветственному ржанию поздоровался:
– Здравствуйте, православные! Принимайте попутчиков.
– Да пути уже двух ден нетути, – свесилась с верхних нар молодейка с зависшим на сосцах мальцом.
– Сей минут отправитесь! – от шпал прокричал начальник станции.
– Никак нельзя, – засуетился староста, задудел в пастуший рожок. – Десяток минут потребуется. Ребятня рвет траву для коров и лошадок. Эй вы там!.. Костры туши! – истинно начальническим голосом прокричал он вдоль состава. Староста смекнул про какую-то невиданную удачу, голосом гонял не хуже бича: – Кто отстал, не пеняй! Едем!
Радостный гул пронесся от конца в конец, а тут и паровоз, как по волшебству, к переднему вагону причалил. Начальник станции, выхватывая из-под полы тужурки флажок, облегченно напутствовал:
– С Богом!
Для него это была б́ольшая радость. От греха подальше! Житейское присловие вспомнилось: «Баба с возу…»
III
Поначалу переселенцы дичились. Истинных чинов своих спутников не знали, но догадывались: немалые. А к чинам у крестьянина от рождения страх. Тем более один-то был в знакомой синей форме. Чего ждать? Или окрика, или кулака в морду.
Вели себя чиновные попутчики тоже довольно странно. Друг к другу всегда на «вы» и без приказаний. Это стало заметно с первого часа пути. Как они уселись в принесенных креслах, как им пододвинули дорожный столик, застланный вытащенной из сундуков каемчатой скатеркой, так и началась эта непонятная перекличка:
– А что, Петр Аркадьевич, не грех легкий подорожничек?
– Не грех, Александр Васильевич. Да ведь как мое Недреманное око посмотрит?
От белого мундира хитроватый взгляд в сторону мундира синего.