Стрелки часов, казалось, застыли на одном месте, а если и двигались, то слишком медленно.

В четыре часа после полудня Клазен наконец выбрался наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Замысловатые зигзаги окопов и ходов сообщения присыпаны снегом. Леса, долины и холмы тоже припорошены белым. А если посмотреть на карту, то можно увидеть намного больше: цветным карандашом на ней помечены окопы противника, огневые позиции артиллерии и миномётов, пулемётные гнёзда, подземные убежища, минные поля. На картах пехотинцев тщательно размечены участки, на которых должен осуществляться прорыв, и указаны направления наступления; на картах танкистов в первую очередь нанесены маршруты движения и обозначена грузоподъёмность мостов.

Артиллеристы ещё раз перепроверили схемы огня полка и дивизионов, уточнили цели, которые надлежало подавить, и время открытия огня, хотя обо всём этом долго и много говорилось накануне. Последняя метеосводка поступила в полк в час тридцать ночи. Всем частям и соединениям, участвующим в наступлении, строго-настрого запрещено вести какие бы то ни было переговоры по радио.

На карты фельдмаршалов, генералов и командиров частей нанесено всё необходимое, обозначены задачи дня, а на полях коротко записано самое важное из приказа на наступление.

И только одно не помечено на этих картах, а именно: например, суждено погибнуть от автоматной очереди рядовому Гарольду Суку, или в каком месте танкисты Эрнст Тэйлор и Том Батлер сгорят заживо в своём танке, потому что не смогут вылезти из него, или, к примеру, где найдут смерть другие солдаты противника.

Разумеется, не было на этих картах и пометок о том, где обретут вечный покой тысячи и тысячи немецких солдат. Короче говоря, эти карты были далеко не полными…

Обо всём этом думал Клазен, а ещё он думал о передовых HП батареи, которые выдвинуты далеко вперёд, о наблюдателях, которые лежат на этих НП, полузасыпанные снегом, насмерть перепуганные, молящие господа о том, чтобы свершилось чудо, о котором так часто кричал по радио министр пропаганды доктор Геббельс, чтобы в небе наконец появились чудо-ракеты Фау-1 и Фау-2, горящие, как свечи на рождественской ёлке, или что-нибудь подобное, но ещё пострашней.

«А чего ждёшь от часа «X» лично ты, Гельмут Клазен, чья грудь до сих пор ещё не украшена Железным крестом первого класса якобы по причине того, что наградное представление кем-то утеряно? Резкого поворота в ходе войны? Или победы германского оружия? Частичной победы, которая со временем приведёт рейх к полной победе?»

Обер-лейтенант тряхнул головой, словно отгоняя от себя вопросы, которые задавал ему кто-то незнакомый.

«Всё, что сейчас предпринимается командованием, лишь оттянет конец войны на несколько месяцев, и только. Зато будет пролито много лишней крови. А разве солдаты, которым приказано идти на прорыв участка в добрую сотню километров, разве они воодушевлены идеей прорвать позиции американской обороны? Полагаю, — думал Клазен, — что большинство из них прекрасно понимает, что война уже проиграна, А Германия потеряна! Клазен, чудак человек! Ни ты сам, ни твои солдаты не должны упустить случай! Но ведь солдаты противника должны, обязаны до последнего снаряда расстрелять весь свой боезапас. Каждый снаряд, не выпущенный в цель, наносит ущерб военной индустрии».

Вчера был получен приказ из штаба полка. Его зачитал солдатам капитан Альтдерфер. В нём были такие слова:

«Солдаты Западного фронта, настал ваш час! Мы начинаем крупное наступление на англичан и американцев. Этим сказано всё. Вы сами прекрасно понимаете, что это значит. На карту поставлено всё! Ваш святой долг призывает всех вас отдать фюреру и фатерланду свою жизнь. Верховный главнокомандующий группой армий «Запад» фельдмаршал фоп Рундштедт».

«Выходит, ещё существуют командующие, которые имеют право посылать на смерть тысячи людей, — думал Клазен. — Ровно в час ночи командиры батарей доложили о своей готовности открыть огонь. Через час мне нужно разбудить Альтдерфера. Молчание радиостанций сильно действует нам на нервы. На огневых позициях возле каждого орудия кучи снарядов. Танки, выкрашенные под цвет снега, белой краской, стоят на исходном рубеже для наступления, готовые к бою. Их гораздо больше, чем было в 1940 году, да и сами они стали мощнее. Как ни удивляться тому, что, несмотря на бомбардировку германских городов, промышленность ещё способна выпускать танки!

Вот уже больше часа от передовых наблюдателей нет ни одного донесения. Неужели янки не догадываются о том, что мы замышляем? Конец недели. Возможно, что они не ждут ничего плохого? А ведь, согласно плану «Барбаросса», именно в воскресенье — с соблюдением всех правил внезапности — началось нападение на Советский Союз. Этот участок фронта таков, что можно иметь гарантию провести эффективную военную разведку и организовать целый ряд акций шпионажа, так что вполне возможно, что высшие штабы противника всё же имеют кое-какое представление о наших замыслах и соответственным образом встретят нас.

Я всю ночь не смыкал глаз, а спать что-то совсем не хочется, — думал Клазен. — Всё это, видимо, оттого, что в голове полным-полно всяких мыслей».

Он закурил и невольно вспомнил свой разговор с Зеехазе и Мюнхофом. Несмотря на то что пришло требование заняться делом Генгенбаха, он при всём желании ничего не мог предпринять в последние дни.

Пришедшая вдруг в голову мысль ужаснула Клазена? «Я решил устранить Альтдерфера. А хватит ли у меня для этого мужества? Но ведь иначе Генгенбаху никак не выкарабкаться из ямы, в которую он попал. Нам во что бы то ни стало нужно доказать, что капитан дал фальшивые показания…»

Клазен забыл разбудить Альтдерфера, и тот проснулся сам. Он прочистил горло и начал ругаться:

— Что за чертовщина, ни на кого нельзя положиться! Вы должны были разбудить меня, как я вам приказывал, Клазен! Чёрт бы вас побрал!

— Я разбудил бы вас, господин капитан, через десять минут.

Командир дивизиона лениво зевнул и, сев на лежаке, сбросил с себя одеяло. В воздухе сразу же запахло кислым потом. Капитан брезгливо поморщился, вдыхая собственный залах.

Иллюзорная мечта о размещении в маленьком охотничьем домике, о сне на чистой постели и дополнительном пайке рассеялась, как туман. За прошедшую ночь подразделения дивизиона были выдвинуты в юго-западном на-правлении. А через сто тридцать минут по всем телефонам будет передан приказ: «Огонь!»