Когда придворные достали якобы неопровержимые доказательства, Улугбек поверил, что христиане махалли Дахаи Насарон предаются делам, противным богу. Он был разгневан и в гневе своем забыл о мастере Джорджи. «Как? — воскликнул тогда он. — В Самарканде, в великом городе, творятся такие дела!» И не колеблясь, приложил печать к приказу об истреблении всех христиан.

Воцарилось молчание. Никто из присутствующих не решался его нарушить. Шах Малик-тархан и Ходжа Мухаммад Порсо с удивлением поглядывали на Улугбека. Почему он не прикажет прогнать этого дерзкого старикашку?

Но Улугбек продолжал молчать, грустно потупив взгляд.

Старый грузинский мастер Джорджи, тот, что трудился на постройке медресе Мирзо Байсункур и восхищал зодчего своей сметливостью, талантом и огромным опытом, после отъезда Наджмеддина Бухари неоднократно обращался к властям с просьбой отпустить его в Самарканд, где, по слухам, находилось много его соотечественников. Наконец разрешение было получено, и он вместе с женой и сыном, после изнурительного пути, обосновался в Самарканде в христианском квартале, где жили грузины и карабахские пленники. «Если уж и жить на чужбине, — думал старый мастер, — то хоть среди своих», А главное, сбылась его мечта — уйти из-под неусыпного надзора Ибрагима Султана под покровительство славившегося своим благородством и и любовью к людям науки и искусства Мирзы Улугбека. Да и многие мастера, поэты и зодчие начали покидать Хорасан, бросали Герат. Властям было не очень-то по душе это массовое переселение. И хотя нелегок был путь в Мавераннахр, хотя путников ждали все мытарства дальней дороги, они готовы были стерпеть их и словно мотыльки летели на огонек Самарканда. А после того, что случилось с Наджмеддином Бухари, разрешения уехать запросили многие и многие. И теперь не одни лишь придворные, но и сам Шахрух задумался над тем, почему это ученый люд покидает Хорасан и устремляется в Мавераннахр? Уж не повинен ли в этом повелитель Самарканда — старший его сын Мухаммад Тарагай? И Шахрух, решив проверить свои подозрения, время от времени призывал к себе высоких должностных лиц, принадлежащих к самаркандскому двору, — почти все это были сплошь его люди, которыми он позаботился окружить сына. Шахрух вообще любил всюду иметь своих людей, дабы всегда быть в курсе всего происходящего. Осторожность никогда не помешает, считал он, а уж расправиться с теми, кто ему изменит, дело несложное. Куда сложнее приструнить или совсем убрать этих ученых, которые только вносят смуту и грозят поколебать веру простого люда в могущество власти тимуридов, ту перу, что завоёвана была не так-то легко и не так-то просто. Только теперь Шахрух и его приближенные поняли, что совершили ошибку, выслав из Хорасана зодчего Наджмеддина. Лучше было бы повременить, а потом тихо, без шума убрать его… Но никто как-то не подумал о последствиях… Проморгали! Вот оно, единственное правильное слово, — проморгали. А все это Ибрагим Султан со своей вечной спешкой, не терпелось ему отделаться от зодчего, которого он ненавидел.

Погруженный в свои думы, Мирза Улугбек заставил себя улыбнуться и взглянул на зодчего. Об этой трагедии христианского квартала ему уже напоминали дважды. Его ученик и близкий друг Али Кошчи тоже сказал ему об этом. Сказал резко, прямо в лицо.

— Пусть господь нас простит, — начал Улугбек, — мы беседуем сейчас с вами как зодчий с астрономом. И я очень сожалею о казни вашего сына. Но, видать, такова воля аллаха. Я молю всевышнего ниспослать вам силы, терпение и смирение… Вот рядом с вами сидит господин Исмаил ибн-Тахир Исфагани. И мы надеемся, что вы, господин зодчий, уважите нашу просьбу. Господин Исфагани давно мечтает работать под вашим началом. Если вы, конечно, согласитесь на это. Я надеюсь в скором времени увидеть вас в Самарканде, ознакомиться с вашими проектами. Господин Исфагани тоже, очевидно, приедет в Самарканд…

А теперь мы просим позволения у уважаемого нашего читателя напомнить ему две-три страницы истории.

Как известно, в девятьсот девяносто пятом году но христианскому летосчислению в Хорасане и Мавераннахре происходили важные политические события: нападение саманидов на империю караханидов потрясло основы государства и привело к его упадку. В ту пору самым крупным городом в Мавераннахре считалась Бухара, а в Хорезме — Кат. Именно они дали миру гениев — Абу-Райхана Бируни, Абу Али Ибн Сину и великолепного Наршахи. А еще задолго до того, во времена Сиявуша и его тестя Афрасиаба, простроивших Кухиндуз, на этой земле была создана священная книга огнепоклонников «Авеста». Подобно звездам вокруг луны, под сиянием Бухары сверкали в ту эпоху города Самарканд, Кеш, Накшаб, Гурганч, Кат, Газна и Исфаган. В 1220 году по христианскому летосчислению на Бухару напали монголы. Военачальник Бухары Инанчхан Огиль, покинув город Хаджиб, бежал в Ургенч. Чингисхан с сыном Тули вошел в Бухару. Но четыреста бухарских воинов, накрепко закрыв ворота цитадели, отважно сражались с врагом целых двенадцать дней. Чингисхан начисто разграбил город, захватил богатую добычу — золото, серебро, драгоценности — и отправился дальше, оставив в Бухаре своего наместника и отряд войск, опьянённый успехом, не помня себя от радости, что Мухаммад Хорезмшах, мнивший себя вторым Александром Македонским, бежал, а шейхи и духовенство безропотно вручили завоевателю все двенадцать ключей от ворот Бухары, Чингисхан двинулся на Самарканд. Но наместник, оставленный Чингисханом в Бухаре, чувствуя свою безнаказанность, бесчинствовал как ночной тать, грабил жителей города, вместе со своими воинами насиловал женщин — словом, зверствовал так, что люди, не выдержав, убили его.

Когда до Чингисхана дошла эта весть, он тут же вернулся в Бухару. Не потрудившись даже слезть с коня, въехал он верхом в мечеть Джаме и, схватив за бороду имама, — стащил его с алтаря.

— Как вы посмели убить моего человека? — заорал он.

— Мы отдали вам ключи от города, — ответил имам, — в надежде предотвратить кровопролитие и сохранить город. Но ты и твой наместник грабили Бухару, насиловали наших жен и дочерей. — И имам плюнул в лицо Чингисхану.

Имаму отрубили голову. И вслед за этим отрубили головы еще сотне молящихся здесь же стариков бухарцев и сбросили их тела в колодец. На сей раз войска Чингисхана разрушили всю Бухару, предали город на поток и разграбление, и лишь Минораи Калан выстоял — его не смогли стереть с лица земли ни алебарды, ни копья, ни секиры… А уже много позднее начались распри и войны между потомками Чингисхана — каждый из них претендовал на трон. И империя, созданная Чингисханом, распалась на множество отдельных владений.

Особенно ожесточенную борьбу вели между собою двоюродные братья во время царствования Гуюкхана. Правитель монголов в Иране Хулокухан с большим войском двинулся на Мавераннахр, захватил Кеш, Накшаб, а затем и Бухару. Он начисто разграбил эти города, разрушил все здания, сжег библиотеки. Много еще пролилось крови. А позже другие монгольские правители, Чалай и Каран, сыновья Ангухана, вошли в Бухару с десятитысячным войском и зверствовали здесь в течение трёх лет. Они опустошили все вокруг. Как писал историк Рашид аль-Иддин, в городе на целых семь лет прекратилась всякая жизнь.

Один за другим были убиты Кабак-хан и Казан-хан, и власть в Междуречье перешла к Казаганхану. В свою очередь, и Казаганхана уничтожил воинственный хан Туглик Тимур, и монгольское господство, длившееся сто пятьдесят лет, кончилось. Не было в истории Бухары более черных, более страшных годин. Насилие, грабежи, нищета, разрушения. Не было построено ни одного здания, не было прорыто ни одного арыка. Только Минораи Калан, свидетель всех бед, обрушившихся на древний город, — стоял среди руин нерушимо, хотя кругом бушевали пожары, лилась кровь.

Измученные грабежами и насилием жители Бухары, узнав, что Улугбек намерен строить в Бухаре медресе, пожелали участвовать в этом благородном, богоугодном деле. Медресе, задуманное Улугбеком, должно было стать первым зданием — зданием строящимся, а не разрушаемым. А теперь, дорогой читатель, вернемся вновь к нашим героям… Зодчий покинул великолепный дворец цитадели, где беседовал с Мирзой Улугбеком. У самых ворот к нему бросился поджидавший его здесь встревоженный Заврак. Но лицо Наджмеддина Бухари было просветленным и задумчивым. Да и Зульфикар, шагавший рядом, казался веселым и довольным.