Все в молодом человеке дышало радостью, беспредельным счастьем, восторгом. Шенк сделал вид, что обрадовался встрече с графом, но, однако, придал себе вид сумрачный и встревоженный.

– Как это странно, – выговорил он грустно, – что мы с вами, давно не видавшись, встречаемся именно в эту минуту… Мы виделись исключительно у женщины, которая теперь, быть может, при смерти.

– Что вы хотите сказать? – вымолвил граф, недоумевая.

– Мы видались ведь у г-жи Тремуаль.

– Ну-с, и она, по вашим словам, при смерти?!. Я слышал только, что она уехала вдруг на континент, – юношески самодовольно выговорил Осинский, думая, что обманывает.

– Это вздор, граф. Она на континент не уезжала, а скрылась в Лондоне. Но сию минуту я узнал от знакомого, что за четверть часа перед моим проездом по Страффорд-Стрит она, проезжая, попала со своим экипажем под чью-то взбесившуюся четверню и была мгновенно опрокинута и раздавлена.

– Когда?! – вскликнул Осинский.

– Четверть часа тому назад! Мне это сказал… – Но Шенку договорить не пришлось…

Бледный, как смерть, Осинский выскочил уже на улицу, бросился в свой кабриолет и исчез из глаз Шенка и хозяина магазина, который был очень недоволен: парюра осталась некупленной.

– Успокойтесь, – сказал ему Шенк. – Покупатель вернется, ибо это все шутка.

– Ну, милостивый государь, не поблагодарит вас этот джентльмен; при первой же встрече бойтесь его.

– Я давно отвык бояться кого-либо! – смеясь, вымолвил Шенк и вышел.

Теперь он знал, где Алина! А остальное – гнев и месть Осинского – казалось ему только забавным.

– Надо теперь следить за его квартирой и за их действиями! – решил Шенк. – Теперь, моя милая, если и пожелаешь изменить слову, то будет мудрено. Я буду твоей тенью!..

Осинский, как безумный вернувшись домой, нашел, конечно, Алину дома и невредимой.

Шутка барона его взбесила настолько, что он собрался было немедленно его отыскать, чтобы проучить. Алина с трудом удержала возлюбленного от ссоры с таким человеком, как Шенк, который был для всякого равно опасен.

На Алину эта выходка Шенка произвела совершенно иное впечатление, и она задумалась над своим положением. Более недели была она совершенно счастлива и спокойна, чувствовала себя на седьмом небе. С ней был безотлучно человек, страстно влюбленный в нее, и притом человек, близкий ее сердцу, близкий ей по происхождению, национальности, даже по складу ума и изяществу натуры.

И Дитрих, и Ван-Тойрс, и ее муж Шель – все были, сравнительно с Осинским, грубоватыми буржуа. Алине казалось теперь, что она только с Осинским изведала в первый раз истинное блаженство сближения двух однородных и родственных натур.

И Алине тяжела была мысль расстаться с Осинским и снова вернуться в обстановку авантюристки, снова иметь дело с Шенком и Дитрихом… Она уже все чаще начинала призадумываться над вопросом, сдержать ли слово свое и вернуться ли к Шенку.

Единственное спасение заключалось в том, что Шенк не ведал, где она и с кем. Теперь, когда она узнала о выходке Шенка с графом, она поняла значение ее. Обстоятельства переменились, и положение ее было совершенно иное. Шенк догадался, где она, у кого, и грубой выходкой с Осинским узнал это наверное. Теперь бежать от него было невозможно, так как он по местопребыванию Осинского будет знать, где она, и всегда найдет ее, и если не заставит следовать за собой, то и не допустит остаться с графом.

Ее долг Шенку – хотя и большой – был устранимым препятствием, но главное было не в том.

Алина уже мечтала о замужестве, увлеченная молодым человеком, как если б это была ее первая любовь.

Шенк своим вмешательством уничтожил бы все ее планы. Он явится и скажет все, что знает про нее, а знает он все. Во-первых, Осинский узнает, что она уже замужем; затем он узнает, что оба буржуа – саксонец и голландец – не простые знакомые, а бывшие любовники его возлюбленной.

А она для него была совершенно иной женщиной! Для него она была родовитая полька, воспитанная за границами отечества отцом-эмигрантом и насильно выданная, по смерти его, замуж за старика француза Тремуаля. Старик муж, дряхлый и отвратительный, прожил два года и освободил от себя землю и молоденькую жену, испытавшую с ним брачные узы только юридически…

Вот все, что знал граф Осинский и во что верил всем сердцем! Да и не тому бы поверил он, если б очаровательная Алина захотела.

И все здание новой будущности, которое Алина себе создала за неделю пребывания у графа, рушилось.

Надо было волей-неволей возвращаться в ту же жизнь и бросить всякие мечты о законном, честном и порядочном существовании.

И Алина тотчас объявила графу Богдану о своем решении расстаться. Молодой человек был поражен нежданной развязкой. Накануне она согласилась следовать за ним в Париж. Наконец, он сам уже мечтал соединить свою судьбу с любимой женщиной, со своей почти первой сердечной привязанностью.

Тем более был он в отчаянии, что Алина собиралась просто исчезнуть, не давая ему своего адреса. Она решила расстаться навсегда, даже избегать встречи с ним, если судьба занесет ее туда же, где он будет.

О причине этого внезапного решения Осинский не знал, не мог даже и догадаться, а Алина ничего объяснить не захотела. Думать, что он был для этой женщины-кокетки игрушкой на несколько дней, граф тоже не мог, ибо Алина с минуты своего решения была неподдельно грустна и даже несколько раз принималась плакать горькими слезами.