— Пошел к черту! — заорала я и дверью хлопнула.

Лежала в горячей воде, все тело разламывалось, смотреть страшно — цвет аккурат как у покойного Аркаши лицо: бледно-фиолетовый. Что ж мне делать-то теперь?

Позвонила Таньке. Она через двадцать минут приехала, увидела меня, ахнула.

— Ладка, убьет, зараза, мозгов мало, а злобы…

Я на диване сидела, раскачивалась из стороны в сторону, как шалтай-болтай.

— Что делать, а? — спросила подругу.

— К тетке моей поедешь, — решила Танька, — в деревню. Отсидишься. Не боись. Где наша не пропадала, и здесь прорвемся.

В субботу Танька в деревне появилась. Гостинцев привезла, несколько книжек.

— Как ты? — спросила.

— За грибами хожу.

— Дело хорошее.

Сели с ней на пригорке, курим.

— Как Димка?

— Забудь. Сгорел парень. И душу себе не трави. Без толку. Эх, говорила я тебе… ладно.

— Что в городе, дела как?

— Плохи дела. У Лома мозгов маловато. Лезет напролом. Если в неделю все не приберет, знаешь, что будет?

— Знаю, — кивнула, — война.

— Вот-вот, — горестно сказала Танька.

Последний раз воевали два года назад. Но тогда Аркаша был жив, великий стратег и учитель. А Лом в тот раз такую звериную повадку показал, что даже бывалые мужики ахнули, конкуренты по щелям расползлись и затихли. Аркаша и тот перепугался. Теперь все по-другому будет. На одном зверстве далеко не уедешь, мозги нужны, а где они у Лома? Дружки одеяло на себя потянут. Танька дымом пыхнула, посмотрела вдаль и сказала:

— Если Лому сейчас не помочь, сомнут его. Он и концов не ухватит.

— Ты что это? — вскинулась я. — Ты что, Танька? Он Димку подставил, он, подлюга, надо мной так измывался, что рассказать стыдно…

— Оно конечно, — вздохнула Танька. — Хотя и его понять можно, каково ему знать, что ты его на Димку променяла? Гонор. Опять же, не чужие. Ты прикинь, если Лома сомнут, кто всем заправлять будет? Не к каждому подъедешь. А Лом хоть и подлюга, да свой, душа родная. Надо бы помочь.

— Танька, ты ж говорила, отойдем по-умному, чтоб рожи бандитские не видеть, а?

Танька опять вздохнула.

— Ох, Ладка, куда отходить-то, сто раз кругом повязаны. — Прикурила сигарету, посмотрела вдаль и добавила:

— Вот что, подруга, ты кашу заварила, тебе и расхлебывать. А мне ехать надо.

И уехала.

На следующий день я сидела на веранде, грибки на ниточку нанизывала, слышу, вошел кто-то. Обернулась — в дверях Лом, плечом косяк подпирает. Улыбнулся и запел:

— Ладушка, соскучился я.

— Уйди, подлюга, — сказала я и аж заревела с досады.

Лом подошел, сел напротив, взял меня за руку.

— Ладушка, давай мириться, а? Ну погорячился я. Сама виновата. Я ж к тебе со всей душой, верил тебе, может, только тебе в жизни-то и верил, а ты меня на щенка променяла, ноги об меня вытерла. Ну что теперь? Помиримся, Ладушка.

— И не подумаю. Сомнут тебя, и поделом. Будешь на рынке с торгашей червонцы сшибать.

Лом погладил мою руку, спросил, блудливо кривя губы:

— Синяки прошли?

— Нет.

Подошел, наклонился к самому лицу:

— Я наставил, я и залижу. Ну, Ладушка, миримся?

Я посмотрела на него снизу вверх, подумала и сказала:

— Сядь, поговорим.

Лом сел и на меня уставился.

— Значит, так. Ты Димку в тюрьму упек, ты его оттуда и вытащишь.

— Сдурела?

— Ага. И это мое последнее слово. Ты ему не поможешь, я тебе не помогу.

Рожа Лома враз переменилась, зрачки узкие, как у кошки, впился глазами в мои глаза, думал минут пять, потом выдохнул:

— Значит, щенка своего любишь? Хорошо, — Лом усмехнулся. — Устрою тебе вооруженный налет по всем правилам. Мужикам ты платить будешь, хорошо заплатишь, под ментовские пули задарма дураков нет ходить, и мне заплатишь. Все продавай. Без штанов я тебя оставлю, Ладушка. Это раз. Теперь два: жить вместе будем, я не Аркаша, ни с кем делить тебя не собираюсь, с мужем разведешься, и не потом, а завтра. Денег в деле у тебя не будет, и не надейся, только те, что я дам, а я посмотрю, сколько дать. Дернешься, бить буду, а обманешь — убью. Только кто-то донесет, что у тебя хахаль, сразу и убью, разбираться не буду. В тюрьму сяду, но с тобой кончу. Все поняла?

— Поняла. Димку до границы я сама провожу. Не верю я тебе, Лом. Убьешь парня по дороге, с тебя станется.

— Как ты за щенка своего боишься.

— Ты мне пообещай.

— Пообещал. Проводишь, потрахаешься напоследок.

Лом не обманул. Все сделал, как обещал. Я ждала на своей «Волге». Подъехали на двух машинах. Димка еле вышел, за грудь держится. Я ему в «Волгу» помогла сесть, при Ломе боюсь слово сказать, а он к Димке наклонился, морда злая.

— Вот что, щенок, решишь здесь объявиться, хорошо подумай. Я тебя ментам сдавать не буду, сам хлопну, и вся недолга.