Как вдруг в класс вошел Дикий.

Пацанчик проговорился, и на переменке его "короновали". Коронация это была уже не забава, а кара, кара жестокая и памятная за серьезную провинность. "Заложить" гвардейца было именно такой провинностью.

– - Короновать, короновать! Короновать его, ябедника! -- кричали на переменке во весь голос гвардейцы Зэро, Лось и Антольчик.

Схватили безжалостно и, подняв за ноги высоко над полом, швырнули головой вниз прямо в пластиковую черную урну, куда обычно сбрасывали классный мусор -- и опять кувыркнули на ноги. Со слезами на глазах, с оторванной живьем металлической пуговицей пыхтел, тужился, рвался изо всех сил на свободу злополучный пацанчик, но двое крепко держали с обеих сторон.

– - Почтение, почтение, ваше величество! -- повторял и повторял вблизи шепеляво, выпячивая в ухмылке колбасные губы мурластый лопоухий Лось, поправляя спереди непослушно болтающуюся, шаткую "корону".

– - А теперь скипетр монарху! -- заорал, наконец, кто-то, вставил грубо в руки короткую лысую швабру. -- Дер-ржать...

Наконец подтащили нарочито торжественно старое учительское кресло с красной матерчатой спинкой, так назывемый "трон".

– - Готово, стандарт-комплектация! -- хором загремели гвардейцы.

"Стандарт-комплектацию" весьма живописно дополняли порыжевшие яблочные огрызки, смятые комки бумаги, грязная шелуха и еще что-то длиннючее, вялое, махристо зависшее на бордовых ушах у "монарха". Гвардейцы прыгали вокруг, выписывали мудреные вензеля, хохотали, тыкали дурковато пальцами. Подбегали раз за разом, шаркали, били поклоны низко:

– - Почтение!.. Почтение, ваше величество!

2

Биологиня

Впрочем, Игнату и его верным гвардейцам было совершенно "без разницы", над кем позабавиться: над одноклассниками, своими ровесниками или же над взрослыми, учителями, если только это было возможно.

Но лишь только в класс зайдет Дикий -- звенит звоном мертвая тишь. Он только изредка мог прикрикнуть, да и то лишь для профилактики; невысокий он был, коренастый, морщинистый, всегда словно наэлектризованный; казалось, ткни иголкой и взорвется. Было в его суховатом, насторженном нервно лице что-то такое, что мгновенно и напрочь отбивало всякую охоту позабавиться.

Или вот еще, "Живёла". Могучая она была учительница, красная, надутая. Только глянешь, и сразу поймешь... Лешка Антольчик, впрочем, однажды попробовал "рыпнуться" -- пулей вылетел вместе с портфелем растерзанным, сам он в одну сторону, а книжки-тетрадки в противоположную.

Совсем другое дело англичанка Танечка, миниатюрная, тоненькая, трудовик Лыска, колобок-коротышка потешный, и особенно новенькая учительница Биологиня. Заходят в класс, а гром гремит, и вопли стонут, веселья кипень не стихает и далее. В эти первые минуты урока мафиозная цепочка особенно старалась:

– - Надо задать тон уроку! -- говорил задорно Игнат.

Необходимо и важно отметить, что тут к ошалевшим от скуки гвардейцам по-компанейски присоединялись и пацанчики. Они ведь также ничуть не меньше любили позабавиться, когда это было возможно. И вот теперь они были едины опять, теперь снова это был дружный единый "Б"- класс.

Уже во время подъема, приветствуя живо приход учителя, кто гикнуть успевал басисто, кто пяткой польку об пол сбарабанить, кто крышкой парты грохнуть что есть силы -- важно было на общем фоне особо не выделиться, но так богато дополнить ералашно гремящую полифонию звуков, чтобы вышла в итоге настоящая вакханалия. И вовсю балдели после, глядя, как мечется, разрывается криком учитель, пробуя навести хоть какой-то порядок.

А вот новенькая даже крикнуть толком не умела. Только однажды вдруг пискнула тонко с нежданной отвагой:

– -Тиха-а!!

От неожиданности в классе и действительно наступила мертвая тишь. Но секунды спустя громом взорвалось многоголосое "О-о-о!" -- и, как по команде, аплодисменты.

Когда она впервые вошла в класс, Лешка Антольчик как-то дурашливо хихикнул, таращась:

– - И что эт-та за совушка к нам пожаловала? 

Что правда то правда, многое в ее круглом бледноватом лице с короткой, поднятой на вихры, пепельно-серой укладкой волос вызывало именно такую ассоциацию. В особенности глаза, огромные, малоподвижные и нос, немалый, острый, с заметной родинкой. В общем, навряд ли кто-либо назвал бы ее красавицей.

Преподавала она биологию, и между собой в классе ее называли Биологиней. Впрочем, на передних рядах возможно и слышали, как она себя представила, а сзади единственно видели, как немо шевелятся ее губы, словно в старом испорченном телевизоре без звука. И так было всегда, от первого урока до последнего.

А когда на задах уже кто-то отважно распевал веселые куплеты, а из угла в угол непрерывно мельтешили пикирные самолетные баталии, тогда она прекращала даже губами шевелить, и просто молча смотрела на класс с растерянной, едва заметной усмешкой.