Мой авторитет и поддержка со стороны бедствующих эмигрантов имели еще одну сторону, полезную для дела: вся свежая информация поступала прежде всего ко мне. Таким образом, я и мои шефы в Будапеште могли заранее оценить, какие новости из Венгрии услышит вражеское ухо. Множество организаций, находившихся тогда в Вене, испытывали острую нехватку в такой информации, и их доверенные лица искали контактов со мной, поскольку у меня ее всегда хватало. Естественно, будапештские разведывательные органы использовали этот канал для дезинформации, а также для негласного дезавуирования действительно ценных сведений, просочившихся через границу. Наконец, моя близость к массе эмигрантов позволяла постепенно, шаг за шагом, выявлять уже действующую агентуру западных шпионских центров, а также кандидатов, намеченных ими для вербовки, подготовки и обратной переброски в Венгрию уже в качестве готовых агентов.

Само собой разумеется, достигнуть всего этого удалось далеко не сразу и не в один день, а лишь в результате долгой и кропотливой работы, потребовавшей немалых усилий и времени. Прежде чем выйти на большую дорогу, приходилось делать множество мелких шагов по узким тропинкам.

Одним из таких шагов был мой визит по рекомендации Ференца Надя к американскому журналисту, венгру по происхождению, Аурелю Абрани.

Это имя я нашел в письме Ференца Надя, но понятия не имел о его обладателе. Не знал я и того, что речь идет о внуке известного венгерского поэта Эмиля Абрани. Обо всем этом меня информировали уже из Будапешта. Мне также сообщили, что Абрани аккредитован как газетный и радиорепортер, независимый от «Свободной Европы», но в действительности он является одним из самых опытных агентов американской разведки.

Сознавая себя новичком в своей профессии, я с некоторым замиранием сердца, но и с любопытством позвонил у двери элегантной квартиры возле парка Ам Модена.

Мне открыл среднего роста, спортивного вида мужчина лет сорока пяти. На покрытом кварцевым загаром лице светились большие, по-детски добрые и ласковые глаза. Он показался мне настолько добродушным и открытым, что я даже усомнился в достоверности информации, полученной из Центра. «Мы должны доверять друг другу полностью и во всем», — пришли мне на память слова Антала, сказанные им однажды в Будапеште. Это помогло мне преодолеть первое впечатление симпатии и рассеять сомнения. Если Будапешт утверждает, что этот обаятельный джентльмен — агент ЦРУ, значит, так оно и есть на самом деле.

Мною владело странное чувство. Впервые в жизни я перешагнул порог квартиры человека, делая вид, что питаю к нему искреннее чувство симпатии, и одновременно зная, что мы с ним заклятые враги. Тем более что Релли, как его называли американцы, и в самом деле проявил ко мне дружеское расположение. Рекомендация Ференца Надя, с которым меня якобы связывали тесные узы, априори рассеяла все возможные подозрения.

Было ли все так на самом деле? От опытного агента ЦРУ трудно ожидать подобной наивности и непредусмотрительности. Между тем в Будапеште считали чрезвычайно важной задачей установить сферу деятельности Релли — Абрани и круг его связей. Директива гласила: выяснить все, что представится возможным.

Первую такую возможность мне предоставил, как ни странно, сам Релли. Услышав, что я собираюсь писать книгу о своих злоключениях и наблюдениях за последние десять лет жизни (кстати, эта книга так и не была написана, кроме нескольких страниц с целью маскировки), он предложил мне для работы свою квартиру.

Оставшись впервые в его апартаментах один, я оказался перед труднейшей дилеммой. Не знаю, способен ли я буду объяснить читателю всю сложность моего тогдашнего положения.

Прежде всего мне предстояло подавить в себе чувство стыда и голос совести. Ведь этот человек принял меня как гостя, поверил мне, пустил в свой дом, в конце концов. Имею ли я право, могу ли злоупотребить его доверием?

Иной читатель иронически улыбнется и подумает: экая чепуха, кто и когда слышал о разведчике, который мучился бы угрызениями совести? Возможно, он прав. И все-таки сделать первый шаг оказалось для меня труднее, чем я предполагал.

Нет, не только привычка к дисциплине заставила меня преодолеть это препятствие. И даже не желание честно исполнить свой долг. Пожалуй, более всего мною руководили чувство патриотизма и любовь к родине. В данном случае я не боюсь красивых слов. Разум словно продиктовал мне: «По одну сторону стоят твои чувства, по другую — благо родины, выбирай!» И я сделал этот выбор. Ставка была слишком высока.

Преодолев, как ныне принято говорить, психологический барьер, я начал осмысливать техническую сторону дела. Почему Релли не побоялся оставить меня в своем доме одного? Может быть, его секреты охраняют какие-нибудь сверхнадежные технические чудеса?

Надо было принимать в расчет и то, что технические средства защиты бывают разные. Одни просто отпугивают или поднимают тревогу, другие только регистрируют постороннее вмешательство или любопытство, в данном случае — мое поведение в квартире при полном одиночестве.

Я начал с того, что обследовал большой кабинет, в котором стоял письменный стол. Приспособлений, способных фиксировать мое передвижение, я нигде не обнаружил. Затем с величайшей осторожностью я осмотрел ящики стола, сам стол, лампу, телефон, корзинку для бумаг. Тоже не нашел ничего, заслуживающего внимания. Встроенных в стену потайных сейфов не оказалось также.

Признаюсь, я ничего не понимал. Безрезультатность поисков меня огорчила и даже рассердила. (Лишь много месяцев спустя мне удалось разгадать эту загадку: у Релли для «работы» имелась другая квартира.)