— Ну, мама, у тебя какие-то нехорошие мысли! Не надо так думать, все будет отлично.

Однако напоминание о покойнике вызвало у него горький осадок на душе, ощущение потери, сиротливости. Об этом он матери ничего не сказал, прибавил огня в лампе, хотя и без нее уже было светло, и стал заканчивать сборку машины, загремел инструментом, насвистывая какой-то несложный мотив песни.

— Ты бы хоть не свистел, Сережка, — сказала мать. — Не надо, нехорошо!

— Хочешь сказать, что при покойниках не свистят? Беда мне с тобой, мама, ты во всякие предчувствия веришь! Живешь разными приметами, бабьими выдумками, считаешь, что твое сердце вещун. Чепуха это, не верь ни во что!

И он засвистел пуще прежнего.

— Ложись-ко ты лучше спать! — сказала она сердито. — Говоришь, вчера ночь не спал, да и сегодня кровать стоит немятая.

— Соберу машину и спать лягу.

Но спать ему так и не пришлось. Подвода с Мохового пришла рано. В избу вошел здоровый, плечистый бородатый мужик, с маленькими, как у зверька, глазами, острыми и проницательными. Снимая у порога выцветшую от солнца фуражку с измятым, замусоленным матерчатым козырьком, он сказал:

— Здравствуйте-ка вам!

— Милости просим, — сухо ответила старуха, недружелюбным взглядом окинув пришельца.

— Давай, проходи сюда! — сказал Сергей, будто своему старому знакомому. — Садись.

— Некогда сидеть-то. — Мужик подошел к столу и властно положил волосатую руку с короткими пальцами на кожух моторчика. — Можно забирать, что ли?

— Нет, погоди! — доставая блокнот и огрызок карандаша, сказал Сергей. — Я тебе под расписку, по акту сдам машину.

— Знамо, разве можно так отдавать, — вмешалась мать. — Ты, может, эту пилу увезешь не знаю куда, а потом тебя ищи-свищи. Сережка-то всю ночь сегодня не спал. А ты, на-ко, думаешь, схватишь под мышку — да айда. Много вас таких найдется! Пиши, Сергей, акт, пиши, за свидетеля я распишусь. Ишь ты, какой гусь нашелся!

— Мама! — прикрикнул на нее Сергей.

— А что, неправду, что ли, говорю? — обиделась старуха. — Ты сколько лет этой пилой работал, сколько силы с ней потерял, ночами не спал. Другие парни заботушки не знали, на вечерках хороводились, а ты, ровно каторжный, корпел над своей машиной, а теперь на-ко, отдай ему ее так, без всего.

— Ты бы, мама, сходила куда-нибудь к соседям, — посоветовал сын. — Мне с человеком поговорить надо.

— При матери разве говорить нельзя? — еще больше обиделась старуха. — Мать-то вместе с тобой вся душой изболелась, а тут ее в сторону?

— Но ты мешаешь, мама. Я хочу рассказать человеку, как работать на машине.

Старуха торопливо накинула на плечи старенький полушалок с перьями жар-птицы и хлопнула дверью.

— Кипяток старуха! — заметил мужик.

— Не в духе она сегодня, — сказал Сергей. — Садись, приятель.

Тот присел на краешек лавки.

— Прежде всего, давай познакомимся. Как твоя фамилия-то?

— Хрисанфов.

— Ты лесорубом работал?

— Им.

— Так это про тебя писали, что по четыре нормы лучком вырабатывал?

— Наверно, про меня.

— Но про Хрисанфова говорили, что он молодой, всего лет двадцать восемь.

— Нет, мне уже тридцатый пошел.

— А я думал, что лет сорок пять, а то и все полсотни. Что ж ты такую бородищу отростил? Смотри-ко, каким лешим выглядишь, будто из болота только что вылез.

— Родители у меня строгие. Говорят, что без бога и волос не должен выпадать, а выпадет — возьми шило, проткни дырочку и вставь волосок на место. У нас в семье сроду никто не брился, да и стригутся вот так, как у меня, под горшок.

— И в бога, выходит, веришь?

— Ну, какой там бог! Для виду перед родителями молочу руками перед иконами или, когда из-за стола вылезаю, перекрещусь. Где теперь богу-то жить?

— На моторной пиле приходилось работать?

— Как же? Я помощником моториста недели три проработал. А этта директор леспромхоза встретил меня, похлопал по плечу и говорит: «Хочешь, борода, самостоятельно на моторке работать?» Я, конечно, обрадовался. Вчера он мне позвонил по телефону: «Поезжай в Сотый квартал, принимай пилу у Сергея Ермакова». Я удивился, что ты отдаешь свою пилу. Она ведь тебя на весь леспромхоз прославила. Сегодня целую ночь не спал, ворочался на кровати, не вытерпел, не дождался свету и поехал. Еду и себе не верю, что еду за моторкой. Посмотрю на себя, на лошадь — нет, никакого обману, не во сне, а наяву еду в Сотый квартал.

— Да вот только мать у меня недовольна, — заметил Сергей. — Нехорошо тебя встретила.

— Я не обижаюсь. Будь на ее месте я, может быть, не так еще поднялся. Пила-то исправная?

— В полном порядке. Сегодня ночью всю перебрал, кой-где детали заменил, болты, гайки… Попробуй.

— Разве можно в избе? Накоптит, навоняет.

— Ничего, я даже люблю от нее запашок-то, привык. — Сергей подошел к столу, снял пилу, поставил тыкой на пол и запустил. Она вздрогнула и застрочила, как пулемет, пильная цепь слилась в сплошную белую овальную ленту, задрожал пол. Глаза у Сергея заблестели. Он подхватил пилу и поднес к косяку двери; цепью сразу выхватил огромный паз.