Шрифт:
Римма стояла в аэропорту в очереди на свой рейс. Ее особенно не расспрашивали и не проверяли. Что взять с бледной худосочной Риммы. Вряд ли она пронесет бомбу в салон самолета. Но молодых мужчин трясли до седьмого пота.
До Москвы три с половиной часа. Римма пробовала читать, но не могла сосредоточиться. Мысленно распределяла комнаты: одну сестрам, другую себе, Коку придется поселить вместе с Магомедом. Ничего страшного. И одна – четвертая комната – общая, собираться по вечерам, смотреть телевизор. Коке это полезно, нечего ему быть затворником. И не надо забывать слово «пока», которое обронил Лева Коган.
Ей не на кого оставить Коку, кроме этой семьи. Друзья и родственники не годятся. Сгодились совершенно чужие, случайные люди.
В спину начали долбить пятками. Римма оглянулась. За ней сидел бедуин и устраивался в кресле с ногами.
«Дикарь», – подумала Римма. Она стала додумывать свою ситуацию, но ход ее мыслей пошел по другому руслу. Чеченки, конечно, качественные, но кто знает, что у чеченов внутри. Она оставит на них квартиру, а они увезут Коку в Чечню и сделают его рабом, заставят работать, таскать тяжести. Надо бы себя как-то обезопасить. Нанять адвоката и составить договор об опеке. В этом договоре будет все прописано, и никто никого не сможет объехать на хромой козе.
Никакой договор не заставит любить дауна. Можно рассчитывать только на человеческие качества. Патимат не обидит Коку. Римма это чувствует. А чувство больше, чем знание.
Самолет сел. Слава богу.
Римма не любила летать, не любила болтаться между небом и землей. Гораздо спокойнее, когда твердь под ногами.
Римма добралась в девять вечера.
Все были дома. По квартире плавали благородные запахи: жареного мяса и разнообразных трав. Патимат готовила ужин.
Кока и Магомед сидели перед компьютером. Играли в какую-то компьютерную игру. Кока нажимал не ту кнопку, Магомед терпеливо поправлял.
Все высыпали в прихожую навстречу хозяйке.
Патимат вытерла руки о передник, сдержанно поклонилась.
Кока обнял маму, ткнулся в ее лицо своим мокрым рыльцем и тут же убежал обратно.
С компьютером ему было интереснее.
Ночью Римма проснулась в своей комнате. Окно было сплошь темным. Значит, светать не начинало. Ночь. Улица глухо бормотала. Урчал холодильник за стеной. Потрескивал рассыхающийся паркет. Эти нехитрые звуки наполняли Римму тихим счастьем. Как хорошо дома…
Счастье – это сама жизнь, и не надо искать иного. Кто это сказал? Она не помнила. Да и какая разница…
Кирка и офицер
Майору Сидорову пришла почтовая открытка следующего содержания: «Дорогой Миша, если ты завтра, шестого ноября, в семь часов вечера не придешь к третьей колонне Большого театра, я повешусь. Кира».
Сидоров ничего не понял, перевернул открытку, прочитал адрес: «ул. Ленина, д. 22, кв. 10. Сидорову М. А.». Все правильно, адрес сходится. Но никакой Киры он не знал.
Сидоров поднялся на свой третий этаж без лифта и уже на втором этаже слышал запах жареной рыбы. Возле его дверей этот запах сгущался.
Сын Валерик выскочил под ноги и закрутился вокруг отца. Он все время крутился, как будто имел внутри себя неиссякаемый мотор и взбивал в пространстве бешеный коктейль. Волосы у Валерика дыбились от грязи. Он не переносил, когда шампунь затекал в глаза, так визжал и нервничал, что родители жалели ребенка, берегли от психического ущерба и мыли голову раз в три недели.
Сидоров поцеловал Валерика, от его головы пахло старыми сухарями. Потом протянул жене открытку. Она прочитала и тоже ничего не поняла.
– Это тебе? – спросила жена.
– Выходит, мне, – ответил Сидоров, раздеваясь.
– Ну, правда… – не поверила жена.
Сидоров молча расшнуровывал казенные ботинки. Жена покорно ждала.
Внешне она отдаленно напоминала актрису Доронину, относилась к типу женщин «мечта офицера» и нравилась всем мужчинам без исключения – блондинка в теле, яблоня в цвету. Цвет к сорока годам пооблетел, но зато настало время плодов. Дочь Нелли, восемнадцати лет, дитя любви. И сын Валерик восьми лет. Поскребыш. Жена знала: Сидоров любит Валерика так, что ни одной бабе там делать нечего. Ни одна не отвлечет от сына, хоть у нее будет бриллиант в одном месте. Да и откуда у Сидорова бабы? На них деньги нужны, свободное время и свободная душа. А у Сидорова ни первого, ни второго, ни третьего. Да и чего там долго рассусоливать? Семья – дело серьезное, как сад: и вскопал, и взрастил, и удобрил. Некогда отвлекаться на чужое.
– Ну, правда… – повторила жена.
– Чего непонятного? Какой-то Миша обманул какую-то Киру, выдумал адрес. Первое, что на ум пришло. А так как улица Ленина есть в каждом городе и дом двадцать два и квартира десять, то письмо пришло к нам.
– А Сидоров почему совпало? Сидоров же не Ленин, – усомнилась жена.
– Правильно. Ленин – один. А Сидоровых миллион. Третья самая распространенная фамилия: Иванов, Петров, Сидоров.
Жена подумала и сказала:
– Наверное, этот Миша лечился у тебя в госпитале.