Дэс, сердито молчавший все эти напряженные секунды, не выдержал, обвил меня руками, спрятал мое лицо у себя на груди, стараясь прикрыть от этого ужаса, и с болью прошептал:

– Почему ты не ушла?

– Без тебя? И не мечтай.

Он прижал меня еще крепче, невесело усмехнулся в висок и вдруг сказал:

– Я тебя очень люблю, но никогда не говорил, с чего все началось – наверное, считал себя недостаточно хорошим рассказчиком, а может, боялся, что ты неверно поймешь. – Он нежно поцеловал меня, заглянул в глаза и едва заметно вздохнул. – Но теперь хочу рассказать. Это было почти год назад, в весенний проход. Мы сидели на шарах, присматривались к возможным ходящим, выбирали, за кем можно будет прийти осенью. В вашем городе шел мелкий снег, смешанный с дождем, все девушки были такие серые и мокрые, такие… неприглядные в куцых темных курточках и темных штанах. И ни у кого и проблеска той тоски, настороженности, чуткости на грани испуга или безрассудства. Я уже почти снял ладони с соединения, когда увидел освещенное окно. За ним мелькали женские силуэты, и мне захотелось заглянуть – просто так, на всякий случай. Обычно мы не следим в домах. Магии у вас нет, зато энергия, которой вы пользуетесь, распространяет яркий фон. Я так понимаю, вы его не видите.

Я слушала, затаив дыхание, забыв в теплых родных руках, что мы в чужом, недружелюбном мире. Забыв про беснующегося за тонкой стенкой духа, и даже про дракошу, не получившего никаких указаний. И вспоминала, где это я могла быть в один из тех промозглых весенних дней, кроме как в институте или дома? Папа в тот момент уже жил в Мексике, а у меня была куча дел и всего одна подружка, которая не раздражала меня бесконечными рассказами про происки бойфренда и завистливым нытьем на тему брюликов и шмоток.

– Когда я настроил шар, то понял, куда попал. Там сиял яркий свет, стояло несколько кресел, а вокруг висели огромные зеркала. И девушки, ходившие по этому помещению, были оживленными, приветливыми, нарядными и яркими. Но я уже заметил одну и не смотрел больше ни на кого. Она сидела в высоком кресле с распущенными почти до пола волосами цвета меда, а в зеркале отражалось отрешенное лицо. Когда я увидел, как к этим волосам приближается женщина с ножницами в руках, мне страшно захотелось что-нибудь сделать, чтобы ее остановить.

– Дэс… – Мне хотелось смеяться и плакать одновременно.

Вовсе не собиралась я в тот день отрезать косу. Просто еще с вечера, переплетая, заметила, что кончики волос, как часто бывает весной, посеклись и потускнели, и решила зайти их подрезать. Сама я такой операции никогда не производила, потому что отрезала неровно, а подружкам не доверяла, после того как одна отхватила чуть ли не двадцать сантиметров.

– Да, я убедился через минуту, что она только чуть подровняла волосы, и с сердца просто камень свалился. А потом я проводил тебя до твоего дома и запомнил ориентиры. Нет, тогда я еще не рассмотрел в тебе ходящую, врать не буду. Но через день, когда ваш мир уже невозможно было достать, почувствовал такую тоску… Я жил с ней в душе целых полгода, точно зная, кого буду доставать в осенний приход. Прости, у меня не хватило смелости рассказать тебе раньше и… Не смотри вниз.

– Почему? – насторожилась я и все-таки извернулась так, чтобы посмотреть… Черт!

Похоже, любимый не зря рассказал мне сейчас то, о чем не решался поведать за все время нашей совместной жизни. Дух, уплотнившись и сжавшись в несколько раз, тащил куда-то нашего Дракошу со скоростью самолета. Внизу, под ногами, так и мелькали ленты речушек, рощи и луга.

– Дракоша!

– Дракоша тут, – прямо против нас из стенки саркофага вылезла украшенная колючками голова и выжидательно мигнула желтыми глазами.

– Оно тебя крепко держит, это чудище?

– Да, – довольно сказал монстр, – дракоша не упадет. Летать хорошо.

– Не сомневалась, что тебе понравится, – с сарказмом бросила я и попыталась уйти из этого мира – пусть и вместе с неизвестным духом.

Попытка не удалась, зато за стенкой из хрусталя и стали явственно рявкнуло, заметались зеленые искры и фиолетовые сполохи, и вдруг сквозь прозрачную протаинку дракошиного тела прорезался чужой, жутковатый глаз с мерцающими в зрачке звездами.

Обвел нас зеленоватым холодом взгляда и явственно произнес равнодушным голосом:

– Сидите смирно.

– Сейчас! – разозлилась я. – Ты нас нагло захватил, куда-то тащишь, а мы должны, по-твоему, безропотно сидеть и ждать, как овечки на бойне?

– Вы пришли в мой мир. – Глаз смотрел так же холодно, а голос звучал по-прежнему равнодушно. Почему же мне показалось, что он удивился?

Или нахожусь под впечатлением слов Терезиса, что я чувствую нечто особенное, или во мне просто говорит отчаяние и безысходность, но молчать не стала. Хотя и слышала предупреждающее шипение мужа.

– Да? А где это написано? Откуда я могла знать, что этот мир твой? Весь, до последней песчинки? Где объявление, где первое предупреждение? Даже камень путеводный, как в сказке, не лежит!

– Какой камень? – Вот теперь он точно заинтересовался, и я сразу воодушевилась.

Если существо чем-то интересуется, если у него есть эмоции и способность логически рассуждать, значит, рано опускать руки и каяться во всех грехах, стало быть, еще можно попытаться повернуть обстоятельства себе на пользу.