Твое последующее творчество и идеи — разве не предательство Всевышнего и христианской веры?
– с грустью молвил Иуда.
– А ведь в жизни ты фактически уподобился монаху-аскету...

Я воспринимаю аскезу не так, как ваши церковные святоши! Вот к чему, «в известном смысле, относится весь аскетизм: несколько идей необходимо сделать неизгладимыми, постоянными, незабвенными, «неподвижными», в целях гипнотизации всей нервной и интеллектуальной системы посредством этих «неподвижных идей», - и аскетические приемы и образ жизни служат к тому, чтобы освободить эти идеи из общей связи с другими, чтобы сделать их «неизгладимыми».

Что означают аскетические идеалы? У художников ничего или слишком многое; у философов и ученых нечто вроде предчувствия и инстинктивного стремления к наиболее благоприятным предпосылкам высокой духовности; у женщин, в лучшем случае, лишний шанс соблазнительности, немного томности на прекрасном мясе, ангельский вид красивого, жирного животного; у физиологически несчастных и расстроенных (у большинства смертных) попытка казаться в своих глазах слишком хорошими для этого мира, святую форму распутства, их главное средство в борьбе с медленным страданием и скукой; у духовенства их настоящую веру, лучшее орудие власти, ... у святых, наконец, ...их последняя жажда славы, их покой в ничто (Боге), их форма помешательства!»

Искариот глядел на философствующую душу с неприкрытой жалостью:

Бред больной совести...

Ницше ринулся в бой:

«Больная совесть — болезнь, это не подлежит сомнению, но болезнь в том виде, в каком болезнью является беременность». Как и зачем первобытный человек создал в себе эту вредную штуку? «Гордое сознание чрезвычайной привилегии ответственности, сознание этой редкой свободы, этой власти над собой и судьбою, проникло его до глубины и стало инстинктом, преобладающим инстинктом. Как назовет он этот инстинкт, предполагая, что ему нужно для себя слово для этого? В этом нет сомнения: этот суверенный человек называет его своей совестью...

Как создать человеку-зверю память? Каким образом в этот, частию тупой, частию слабый мимолетный разум, в эту воплощенную забывчивость, внедрить нечто таким образом, чтобы оно сохранилось?.. Эта старая первобытная проблема... была разрешена не особенно нежными ответами и средствами; может быть, во всей первобытной истории человечества не было ничего более ужасного и более жуткого, чем его мнемотехника.

«Вжигать, чтобы сохранилось в памяти: только то, что не перестает болеть, сохраняется в памяти» - такова основа древнейшей (к сожалению, и продолжительнейшей) психологии на земле...

Никогда не обходилось без крови, мучений, жертв, когда человек считал нужным создать память. Ужаснейшие жертвы и залоги (куда относятся жертвы первенцев), отвратительнейшие изуродования (например, кастрация), самые жестокие ритуальные формы всех культов (а все религии, в глубочайшей основе своей — системы жестокостей) — все это коренится в том инстинкте, который в боли находит лучшее вспомогательное средство мнемоники.

Чем менее человечество было «в памяти», тем ужаснее бывало всегда зрелище его обычаев. Жестокость карательных законов в особенности является мерилом того, сколько необходимо было усилий, чтобы победить забывчивость и сохранить в постоянной памяти у этих рабов минуты эффекта и страсти несколько примитивных требований социального сожительства».

Вполне моя философия!
– загоготал издалека Дьявол.
– Совесть — порождение инстинкта выживания, созданное сознательной жестокостью! И это касается всех религий и этических учений! И правда: как жестоко Творец наказал Адама и Еву за непослушание, уничтожил почти все живое на земле Великим потопом! А сколько зверств творил народ его избранный — и сколько зверств творилось против евреев! Продолжай в том же духе, сын мой!

– Я — не Ваш отпрыск, Ваше адское величество!
– отбрил его Ницше, не терпевший панибратства, - и в Ваших понуканиях не нуждаюсь! Итак, вернусь к теме образования совести. Это произошло на заре человечества. «Все инстинкты, не находившие внешнего применения, - обратились вовнутрь. Это то, что я называю уходом человека вовнутрь: вместе с тем в человеке растет то, что впоследствии стали называть «душою»...

Те ужасные укрепления, какими государственная организация защищалась от старых инстинктов свободы — к таким укреплениям, прежде всего, относятся наказания, — повели к тому, что все эти инстинкты дикого, свободного, бродячего человека обратились обратно против самого человека. Вражда, жестокость, страсть к преследованию, к нападению, к перемене, разрушению, - все это, обратившись на обладателя таких инстинктов, явилось источником «нечистой совести». Человек, за отсутствием внешних врагов и препятствий втиснутый в узкие рамки обычая, нетерпеливо рвал, преследовал, грыз, терзал самого себя. Этот в кровь разбивающийся о решетки своей клетки зверь, которого хотят «укротить»... этот безумец, этот тоскующий, приходящий в отчаяние невольник стал изобретателем «нечистой совести». А с больной совестью началась величайшая и ужаснейшая болезнь, от которой поныне не исцелилось человечество, страдание человека от человека, от себя, явившееся следствием насильственного разрыва с животным прошлым...

Соединение необузданного до той поры и бесформенного населения в твердую форму, как началось насильственным актом, так и было доведено до конца путем непрерывных насилий. Соответственно этому, древнейшее «государство» выступало и действовало в виде ужасной тирании, в виде сокрушающего, беспощадного механизма, пока такой сырой материал, какой представляет народ, эти полуживотные, не был, наконец, не только вымешан и связан, но и сформован».

То есть мать совести — жестокость, а отец - насилие? Не слишком ли парадоксально?
– возразил Иуда.