Шрифт:
Если ж не велит он, нужно
Слушаться его... Из дома
Исчезая беспричинно,
Он к вечерне — тут как тут.
«Дока этот старичина
В лошадях», — толкуют дружно.
«Как букварь, ему знакомо
Это дело», — бает люд.
Пасха — в белом он наряде;
Молится усердно богу;
Бодрствуя, всю ночь Агаду[21]
Он читает... Верой сыт,
Лишь мацу неделю сряду
Он вкушает понемногу...
Льнут к его окошку, глядя,
Как молитву он творит.
18
Вот средь улицы, на тачке,
Ящик: две на нем бутыли
Ярко-красного сиропа;
День-деньской сидит вдова
На припеке, в вихрях пыли.
Улица — в полдневной спячке,
Нет ни голоса, ни топа,
И хмелеет голова.
Напоказ — в коробке чайной
Жареный миндаль, ириски...
Там всегда найдешь их, глянув,
Цвель на них давно легла.
Грязная водица в миске
Для промытая стаканов,
Кружится клиент случайный —
Захудалая пчела.
Разложив, как на базаре,
Скудный свой товар, почина
Ждет старуха, ковыряя
Пальцами в ушах... Полна
Круглая ее корзина
Всяких семечек до края;
Продает, сама поджаря,
Их стаканами она.
Но с водонапорной будки,
Сверху куполообразной,
Издали доходит спорый,
Бодрый, неуемный гуд.
Днями и ночами (шутки!)
Не стоит ни мига праздно.
Слышно, золотые горы
Там без устали гребут!
Кто же в силах с ней сравниться.
«И в субботу — вот проклятье! —
Отпускает людям воду», —
Слышен вдовий шепот злой.
«Чтоб добра вовек не знать ей,
Боже, чтоб ей развалиться!
Но — несчастьям нет к ней ходу,
Хоть о стенку головой!»
19
Дни за днями, словно миги,
Пролетают бесполезно.
От поездки ошалелый,
Вновь еврей в своем дому.
Вот приходит «китель белый»[22],
Предлагает он любезно
Расписаться в толстой книге
И дает листок ему.
Он в карман листка не прячет,
Он — к соседу: «Вам понятно?»
Трепеща, супруга вскоре
В дом во всю вбегает прыть,
На щеках алеют пятна...
То — повестка! Должен, значит,
Быть свидетелем он. Горе!
Что он станет говорить?
Но — зовут — идет на зов он,
Ведь шутить нельзя с властями!
Руки за спину, рысцою
В суд спешит он, страх тая.
Возвращается, взволнован
Садом, разными цветами
И ограды высотою —