Зачем же в чистом небе без границ,

Как гнутый нож, сверкает месяц острый?

Он ждет. Он недалёко. У земли.

Кто у него сегодня на примете?

Ну что же, если хочешь — заколи!

Я всё равно счастливей всех на свете!

9

Кто вспомнит — сеял ли в такую рань,

Косил ли я? — Не вспомню, как нарочно.

А тени требуют: «Плати нам дань!

Мы будем появляться еженощно!»

Они, как дыма серые столбы,

Бредут и шарят жадными руками.

Они встают, как кони, на дыбы

И мнут меня тяжелыми боками.

Стяжатели — канючат над душой;

Ростовщики — берут с меня расписку.

За радость жить, за этот день большой

Я семикратно заплачу по иску.

Я заплачу, а ты, мой друг, не плачь!

Я не торгуюсь. Я на всё согласен.

Пусть — семикратно! Получай, палач!

Лишь был бы миг один высок и ясен.

10

Они и на тебя кладут оброк.

Расчет один — мы платим семикратно.

Утверждено! Я рассчитаюсь в срок.

Готов на всё и не пойду обратно.

Где в сердце грань меж смехом и слезой?

Мы выплатим! Была бы ты со мною!

Пойду босой с лопатой и косой,

Подставлю спину холоду и зною.

Не солонеет черный хлеб от слез,

И молния не меркнет от зигзагов...

У ног твоих провалы и хаос,

Над головою — кипень черных флагов...

А вот — родник, дитя крутых вершин.

Он настоялся на росе и ветрах,

Но, вытекая из земных глубин,

Напоминает об опасных недрах...

11

Я с ветром говорю, взойдя на мол:

— Я ждал тебя, ты не напрасно прибыл.

Благодарю, куда бы ты ни шел!

Благодарю, откуда бы ты ни был!

Простерло солнце два своих крыла,

И молодость явилась на подмогу.

— Спасибо, ветер! Бросим все дела

И налегке отправимся в дорогу.

Надуй мой парус и лети, лети.

Я нынче миру сердце поверяю.

Пространства измеряются в пути,

А новым далям ни конца, ни краю.

Но не вели слезам катиться с гор!

Глаза утрите, клены и березы!

Моя любовь восходит на костер —

Она сама за всех роняет слезы.

12

Не пей, мой друг, до дна, не пей до дна:

Вино темнит и будоражит чувства.

Вот гроздья звезд в лиловой мгле окна

Созрели и висят светло и густо.

Мы их сорвем и, перейдя черту,

Услышим, как за нею, запрещенной,

Твою божественную наготу

Поет в стихах мой голос обнаженный.

Здесь всех миров начало и конец.

Здесь меры нет — горим и не сгораем.

Пусть льют в постель расплавленный свинец,

Мы ни на что ее не променяем!