Дело «ЮКОСа» отмечает 10-летний юбилей, а его главный фигурант — 50-летний. 26 июня 1963 года на свет появился Михаил Ходорковский, спустя 40 лет, 2 июля 2003 года, был арестован его партнер Платон Лебедев. Сам бывший глава бывшего «ЮКОСа» оказался за решеткой четыре месяца спустя. Срок заключения у обоих — если исходить из буквы закона — заканчивается в следующем году.

О прошлом и, что не исключено, о будущем дела «ЮКОСа» в интервью «Итогам» рассказывает последний председатель совета директоров НК «ЮКОС» Виктор Геращенко.

— Виктор Владимирович, ваш прогноз: Ходорковский и Лебедев выйдут на свободу в будущем году?

— Ну, при желании ведь всегда можно найти какого-нибудь сокамерника, который скажет, что Ходорковский хотел его совратить. Как уже было один раз...

— Не верите, стало быть, в гуманизм власти.

— Когда я был пионером и комсомольцем, то вообще-то верил в светлое будущее. Но сейчас оно что-то уж очень сильно затянуто тучами. Кроме того, по моему мнению, в основе дела «ЮКОСа» — личная вендетта. И пока нет никаких признаков того, что эта война закончилась.

— И когда она, по-вашему, началась?

— В феврале 2003 года, во время встречи президента с активом РСПП. Когда Ходорковский при всех заявил Путину, что тот-де не разбирается ни в экономике, ни во внешней политике. Насколько я знаю, у этой истории было еще и продолжение. После того как встреча завершилась, Ходорковский якобы сказал в коридоре Потанину: «Володя, ну его... Давай ты будешь президентом, а я премьером». Сказал не один на один, у разговора были свидетели. Потом, как мне говорили, будучи уже где-то за границей, по-моему, в Куршевеле, Ходорковский произнес похожую фразу. Что, мол, люди, находящиеся у власти, некомпетентны и пора их менять. И вновь при свидетелях.

— Вы-то сами хорошо знакомы с Михаилом Борисовичем?

— Познакомились мы в принципе достаточно давно, чуть ли не в 1990-м. Но это было, что называется, шапочное знакомство. Встречались на каких-то банковских приемах, фуршетах... Многое в характере Ходорковского мне стало понятно после того, как я побеседовал с его родителями. Отец буквально умолял его перед арестом: «Миша, немедленно уезжай». Но Ходорковский категорически отказался покидать страну, поскольку был абсолютно убежден в своей правоте. Уже одно это, согласитесь, вызывает определенное уважение.

— А каким ветром вас занесло в «ЮКОС»?

— В январе 2004 года, я тогда только-только стал депутатом Госдумы от «Родины», мне сообщили, что со мной хочет поговорить Юрий Бейлин, зампредправления «ЮКОСа». Кабинета в Думе мне еще не дали, поэтому мы встретились в Центральном банке (после отставки с поста главы ЦБ я работал в центробанковском НИИ). Первая беседа была самая общая: как я смотрю на экономику, на развитие страны и так далее. Недели через две встретились вновь — в ресторанчике недалеко от Думы. И вот тут уже пошел конкретный разговор: «У нас есть предложение. Не согласились бы вы войти в наблюдательный совет и стать председателем?»

Из 11 членов наблюдательного совета «ЮКОСа» на тот момент выбыли двое: Ходорковский, который оказался в тюрьме, и покинувший компанию Семен Кукес, мой предшественник на посту председателя совета. По словам Бейлина, никто из оставшихся членов совета не хотел занимать председательский пост. Понятно было, однако, что дело в другом: в «ЮКОСе» рассчитывали, что со мной им легче будет выходить на людей во власти и вести переговоры. Я ответил: «Надо подумать».

Проконсультировался с двумя специалистами, мнение которых высоко ценю, — Владимиром Пансковым (глава Минфина в 1994—1996 годах, с 1997 по 2006 год аудитор Счетной палаты. — «Итоги») и Владимиром Петровым (первый замминистра финансов в 1995—1997 годах, член Совета Федерации. — «Итоги»). Спросил, насколько, на их взгляд, обоснованны налоговые претензии к «ЮКОСу». Их ответ был: это просто придирки. Законодательство позволяло использовать внутренние офшорные зоны, все компании это делали. Я подумал: «Почему бы и нет?» Самая крупная нефтяная компания страны, модернизированная, с очень маленькой внешней задолженностью... Кроме того, я отчетливо понимал, что следующие четыре года в Думе будут пустыми. Ну, депутат. Ну и че? Очевидно было, что все решает думское большинство, «Единая Россия».

В общем, я дал согласие. О решении уйти из Думы объявил на совете «Родины». Говорю: «Завтра в газетах опубликуют сообщение о том, что я буду избираться в наблюдательный совет «ЮКОСа». Скоков сделал такую мину... Дима Рогозин: «Вить, возьми меня с собой». В шутку, конечно. А Скоков, по-моему, всерьез обиделся. Хотя на что обижаться-то?

Некоторое время спустя со мной зачем-то захотел встретиться мой бывший помощник в ЦБ, выходец из спецслужб. Говорит, что ему позвонил Виктор Иванов, помощник президента (ныне глава ФСКН. — «Итоги»), и попросил «сказать ему», то есть мне, что «он не туда идет». А 24 июня прошло собрание акционеров, на котором меня избрали председателем. На следующий день после избрания звоню в приемную Путина: «Здрасьте». — «Здравствуйте, рады вас слышать». — «Как бы мне записаться на прием к Владимиру Владимировичу?» — «А это через Дмитрия Анатольевича, главу администрации». В приемную Медведева я звонил две недели, почти каждый день. Мне всякий раз вежливо сообщали, что Медведев не может со мной переговорить: то его нет на месте, то он занят. В конце концов мне сказали, что меня примет Игорь Шувалов, который тогда был помощником президента. Ну, к Шувалову так к Шувалову. Тем более что я был неплохо с ним знаком. Прихожу к Шувалову, говорю: «Игорь Иванович, так и так, не находим общего языка с властью».

— Вы хотели убедить власть отказаться от налоговых претензий?

— Нет, наша позиция была другой. Да, налоговые требования высосаны из пальца, мы будем их опротестовывать, будем судиться. Но поскольку нам сказали: «Платите», — мы, естественно, будем платить. Вопрос только, как это сделать, не разрушив компанию. На тот момент было известно о двух налоговых требованиях, за 2000 и 2001 годы, составлявших в сумме порядка семи миллиардов долларов. За 2002 и 2003 годы могли, по нашей оценке, накрутить еще миллиардов пять. Мы ведь еще не знали, что к нам как к злостным неплательщикам применят двойные штрафные проценты и общая сумма налоговых претензий дойдет почти до 30 миллиардов. Но тогда мы исходили из 12 миллиардов. Компания была мощная, эффективная, да и цены на нефть вполне приличные, так что погасить эту сумму было вполне реально. Но, естественно, не сразу. Предложение было такое: дайте нам спокойно работать, и через два года мы полностью рассчитаемся со всеми долгами. Кроме того, Ходорковский объявил о том, что он и другие владельцы «Менатепа» готовы безвозмездно передать в распоряжение менеджмента компании принадлежавший им пакет акций «ЮКОСа», который мог быть использован для погашения налоговой задолженности. Для этого, правда, с этих акций нужно было снять арест. Вот со всеми этими идеями я и пришел в администрацию президента.