Рассказ увидел свет в сентябре 1941 года — вопреки ожиданиям Сэлинджера, не в «Кольере», а в более раскованном и рассчитанном преимущественно на мужскую аудиторию журнале «Эсквайр». Хотя «Душа несчастливой истории» вещь и шутливая, ее отрезвляющая концовка ясно говорит о том, что Сэлинджеру не хотелось становиться сугубо коммерческим писателем. В то же время ему надо было каким-то образом зарабатывать на жизнь. В результате он принял решение отныне четко разделять все свои произведения на «серьезные» и на те, что быстрее и проще найдут себе покупателя.

Сэлинджер частенько посмеивался над тем, с какой охотой иллюстрированные журналы печатают рассказы вроде «Виноват, исправлюсь», написанные исключительно ради денег. Но был при этом один журнал, признание которого он очень хотел завоевать и поэтому не предлагал туда необязательных, проходных вещей. Речь идет о «Нью-Йоркере» — самом респектабельном и щедром на гонорары американском периодическом издании.

Сэлинджер избрал для себя путь профессионального писателя и даже добился на нем определенных успехов, но привести собственный образ жизни в соответствие со своим новым статусом у него никак не получалось. Ему все труднее становилось мириться с необходимостью жить в одной квартире с родителями. Развитие романа с Уной О’Нил то и дело висело на волоске и в значительной мере зависело от ее капризов.

Вдобавок Сэлинджера огорчало, что его лучшие вещи печатаются в малотиражных изданиях, а перед широкой публикой он предстает автором легковесных поделок. Универсальным способом решить все свои проблемы он считал публикацию в «Нью-Йоркере». Молодой писатель был уверен: пристроив в этот журнал несколько серьезных рассказов, он приобретет то положение в обществе, которого по праву заслуживает, произведет выгодное впечатление на Уну О’Нил и начнет понемногу улучшать свои материальные обстоятельства.

К тому времени, когда увидел свет рассказ «Душа несчастливой истории», Сэлинджер завершил работу над самой мрачной из написанных им до сих пор вещей. «Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт» — это жутковатая история о том, как дочка состоятельных родителей не вдруг и не сразу вступает во взрослую жизнь. Она пытается делать все «как положено», но Сэлинджер не видит за господствующей в высшем обществе модой ничего, кроме фальши и духовной пустоты. Для того чтобы наконец перестать притворяться и лгать себе, Лоис приходится пройти через жизнь с первым мужем психопатом, второй брак с безразличным ей человеком и смерть собственного младенца.

Сэлинджер был уверен, что, несмотря на некоторую надуманность в характеристиках персонажей (вроде странной аллергии на цветные носки у второго мужа Лоис), рассказ вполне подходит для «Нью-Йоркера». Поэтому готовую рукопись он передал Дороти Олдинг с указанием направить ее именно в этот журнал.

В конце 1941 года Сэлинджер писал рассказы один за другим, каждый раз пытаясь нащупать свой неповторимый стиль и одновременно угадать, что придется по вкусу редакторам того или иного журнала.

К большому его огорчению, в «Нью-Йоркере» «Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт» отвергли, и Сэлинджеру пришлось отослать рассказ в гораздо менее престижный журнал «Мадемуазель» В общем же за один 1941 год «Нью-Йоркер» отверг целых семь рассказов Сэлинджера. В марте к нему вернулась рукопись «Виноват, исправлюсь», в июле — «Душа несчастливой истории», а в самом конце августа — «Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт». Три рассказа — «Рыбак», «Монолог для виски с содовой» и «Я ходил в школу с Адольфом Гитлером» — в «Нью-Йоркере» не просто отказались печатать, но и куда-то затеряли.

Некоторой отрадой после череды отказов стал для Сэлинджера отзыв, приложенный к отвергнутой и ныне утерянной рукописи рассказа «Ланч на троих». Редактор «Нью-Йоркера» Джон Мошер писал Дороти Олдинг, что лично на него эта вещь произвела хорошее впечатление. В другом письме он назвал рассказ Сэлинджера «определенно живым и свежим», но объяснил, что журналу требовались произведения, написанные в более традиционной манере.

Личная жизнь в это время складывалась у Сэлинджера ничуть не лучше, чем профессиональная. После возвращения с побережья в Нью-Йорк у него состоялось несколько свиданий с Уной О’Нил. Встречались они на Манхэттене, где Уна училась в Бриерли — частной школе для девушек, расположенной неподалеку от дома Сэлинджеров. Скромностью запросов Уна похвастаться не могла — они фланировали по Пятой авеню, ужинали в дорогих, на грани финансовых возможностей Сэлинджера, ресторанах и до глубокой ночи просиживали в сверхмодном и фешенебельном клубе «Сторк», где пили коктейли в обществе кинозвезд и прочих знаменитостей, рядом с которыми Сэлинджер чувствовал себя неуютно. От такого времяпрепровождения, жаловался Сэлинджер Элизабет Мюррей, он «буквально готов был свихнуться». В октябре они виделись все реже и реже — угасающую связь Джерри пытался оживлять с помощью писем к Уне, которых он писал все больше'.

Охлаждение отношений с Уной побуждало Сэлинджера еще сильнее стремиться к публикации в «Нью-Йоркере». Он мог надеяться, что профессиональный успех возвысит его и глазах Уны и позволит более или менее на равных общаться с блестящими завсегдатаями клуба «Сторк».

В октябре 1941 года Сэлинджер получил известие, что «Нью-Иоркер» принял к публикации фрагмент романа, из которого он в августе в номере отеля «Бикман тауэрз» сделал рассказ. Этой вещи, которую сам он называл «грустным юмористическим рассказом о рождественских каникулах ученика частной школы», Сэлинджер вместо первоначального названия дал для журнальной публикации новое — «Небольшой бунт на Мэдисон-авеню». Главным героем во многом автобиографического, по признанию Сэлинджера, произведения был неустроенный юноша из Нью-Йорка по имени Холден Морриси Колфилд.