По прошествии некоторого времени и на расстоянии все, что случилось с ним, казалось торговцу последствиями болезни. Не приехал же он в Иудею только затем, чтобы слушать безумные речи и проповеди? Нет, и ещё раз нет. Конечно же, именно тогда под воздействием жары и сильных ветров им овладела лихорадка, помутившая его разум!

Успокоив сам себя таким образом и бросив беспорядочные и тревожные мысли на дно колодца беспамятства, Хасан сосредоточился на торговых делах. А между тем они требовали осторожности и хитрости. Иерусалим – город капризный, вечно недовольный и всегда непредсказуемый. Сейчас он напоминал пропитанную чёрным потом земли тряпку, готовую вспыхнуть в любой момент от случайной искры.

Синедрион заседал почти каждый день. На улицах - так обычно бывает только перед иудейской пасхой - стало тесно от городской стражи и римских солдат. Вот разве что толку от этого было мало. Зелоты почти каждую ночь резали своих соплеменников, поставлявших провизию в римский лагерь. Горожане собирались кучками, о чём-то шептались. Говорят, вчера какой-то сумасшедший опрокинул в Храме столы торговцев жертвоприношениями и выгнал несчастных вон. А на прошлой неделе то ли он, то ли другой такой же безумец заступился за блудницу, побиваемую камнями. Что случилось с Иудеей и Палестиной?

Утром хозяин дома - знакомый сириец, у которого остановился Хасан - предупредил его:

– Будь осторожней на улицах! Слишком много лихих людей собирается в переулках квартала бедноты. Даже городская стража боится туда заходить по вечерам.

– Люди шепчутся, что появился какой-то мессиах. Называет себя царём Иудеи. А ещё неизвестные - по виду оборванцы оборванцами - заходят к мелким торговцам, называют себя учениками какого-то Иисуса, забирают последнее: хлеб, деньги, лучшую одежду, вино, если есть. Кто сопротивляется, режут прямо на глазах у жён и детей, – сириец осуждающе покачал плешивой головой.

– Мессиах? – тихо прошептал караванщик.

«Неужели послышалось?», - при этом непонятном и загадочном слове внутри Хасана как будто дёрнулась какая-то струна, словно связанная птица рванулась из клетки на волю, но торговец тугим арканом воли задушил этот всплеск эмоций.

«Никаких чудотворцев, - сказал он себе. – Нет-нет. Я приехал торговать, а все остальное не мое дело».

И теперь, на исходе тяжелого дня, Хасан хвалил себя за мудрость. Все договоренности были соблюдены, товар продан, деньги получены. Осталось только...

– Поймали, поймали, - снаружи послышался детский крик, нарастающий гул толпы, далёкий лязг оружия.

– Кого поймали?
– высунулся в окно хозяин дома.

– Назаретянина какого-то. Говорят: сумасшедший или дерзкий самозванец. А с ним схватили двоих сообщников. Вон ведут на суд к Понтию Пилату, – разносчик воды махнул рукой и побежал вдоль стен за бесплатным зрелищем.

Хасан протиснулся в узкое окно рядом с сирийцем. В конце улицы, выходящей одним концом на площадь перед дворцом римского прокуратора, двигалась толпа. Слышались крики женщин, командные голоса, тяжёлая поступь солдат. Впереди… Хасан высунулся подальше в проём и прищурился от всё ещё яркого, бьющего прямо в глаза вечернего солнца. Он пытался получше рассмотреть происходящее. Там, где пыльный переулок заканчивался каменными плитами широких мостовых, шли первосвященники Синедриона и стража. Кого-то вели. Мелькали камни и палки, блестели мечи и копья.

Сириец быстро собрался и побежал посмотреть, в чём там дело.

– Пойдём за компанию, - обернулся он к Хасану уже на пороге.

– О, боги! Что мне, пойти больше некуда? А потом, не моё это дело, - торговец твердо решил следовать своим новым правилам.
– Подумаешь, поймали какого-то оборванца, у которого не в порядке с головой! Да мне каждый день приходится иметь дело с безумцами, сбивающими цену и торгующими каждый грош.

Он хрипло и нервно засмеялся.

– Ты иди, а мне надо собираться в путь.

Хозяин ушёл. Гул толпы стал стихать. Наступила тишина. Хасан, взбив пёстрые перьевые подушки, прилёг на ковёр. Здесь, в доме за толстыми глиняными стенами, было сравнительно прохладно.

«Хорошо бы отдохнуть перед дорогой, зашить половину денег в тряпьё попоны, а остальные спрятать в мешочек за пояс».
– Он хорошо помнил науку отца - не держать серебро в одном месте.

Купец уже прикинул, что попону наденет на самого тощего и блохастого верблюда. А потом ему останется только выбрать безопасную тропу подальше от селений и римских постов.

За этими нехитрыми размышлениями и в дрёме Хасан дождался прихода сирийца.

Тот, войдя в дом, был непривычно тих и задумчив.

– Ну, рассказывай, - с показным равнодушием, стараясь выглядеть безразличным и спокойным, попросил его торговец.

– А что рассказывать?
– махнул рукой хозяин дома.
– Давай лучше выпьем вина. У меня ещё осталась амфора кипрского.

Он сам принёс кувшин, налил из него в две чаши. Пальцы смочил в вине, брызнул в стороны:

– Богам!