Легионер грубо дёрнул за верёвку, и несчастный упал на колени. Его подняли и подвели к наскоро очищенному от коры, но надёжно сбитому перекрестию. Отовсюду, сначала редким шёпотом, потом всё громче, переходя в крики огромного скопища людей, послышалось:

– Иешуа! Иешуа!

Хасан вздрогнул и, оттолкнув наседавшего на него здоровенного кузнеца в кожаном, прожжённом огнём фартуке, протиснулся вперед. Чувствуя озноб, как тогда вечером подле Галилейского моря, торговец пытался рассмотреть обезображенное лицо Назаретянина.

«Неужели?! Нет. Но ведь похож. Конечно же, это совпадение. Тот бы не смог, - караванщик вместе с толпой подался вперёд.
– Нет, не он это. Мало ли иудеев с таким именем?»

Но тут солнце, перевалив через портик дворца прокуратора, осветило толпу, и Хасан отчетливо разглядел глаза приговоренного. Печальные, покорные, мудрые. Взгляд, который торговец запомнил еще во время проповеди на холме.

«Не может быть! Это не он! Нет!», - хотелось кричать Хасану. Но внутри, пробивая скорлупу недоверия в правдоподобности разворачивающихся перед его глазами странных событий, поднимала голову печаль.

«Это тот самый проповедник. Рави. Мессиах».

Солнце быстро восходило к зениту, а вместе с ним продолжало свой бег время.

Солдаты резкими голосами приказали Назаретянину взвалить на плечи перекладину. Тот несколько раз пытался нагнуться, но спина и ноги не слушались. Он упал на колени. Легионеры засмеялись и стали древками копий подгонять его, выкрикивая издевательские оскорбления.

– За что они его так, что он им сделал?
– прошептал Хасан. Где-то под сердцем росло чувство боли и стыда за всех этих людей.

Один из римлян, более милосердный, чем остальные, поднял короткий конец перекладины и положил её на плечи осуждённого. Иешуа, собрав всю свою волю, попытался подняться, но сил осталось, видимо, совсем немного. Ему удалось встать только с третьей попытки. Наконец процессия тронулась с места и медленно двинулась по улице. Толпа с нарастающими плачем, воплями, ругательствами, свистом и воем двинулась следом. Навстречу шествию из боковых улочек появлялись всё новые люди. Кое у кого под плащаницами можно было заметить короткие мечи. Это были либо зелоты, либо переодетая городская стража.

Что было дальше, Хасан запомнил отдельными страшными кусками. Путь наверх по улицам на высокий холм - место казни за городскими стенами Иерусалима - был долог и тяжек. Слабое тело Иешуа, казалось, не выдержит таких испытаний. Солдаты несколько раз били его ногами под колени. Иудей падал, что-то говорил им, но за криками и свистом толпы нельзя было разобрать ни слова. В уголках рта несчастного проступали пена и кровь. Брызги летели на панцири солдат, на красные плащи, за что Рави получал очередную порцию ударов и тычков. Кто-то из людей, шедших рядом с Иисусом, попытался дать ему воды - напиться и смочить потное, грязное, в подсыхающих рубцах лицо.

Медный кувшин от резкого толчка вылетел из рук доброго человека и упал в пыль. Вода тонкой струйкой медленно вытекала на землю и тут же высыхала, втоптанная в пыль. Какие-то мальчишки соскребали ладошками эту влажную грязь и кидали её в иудея.

Но тот не отворачивался. Более того - внимательно, подолгу задерживал свой взгляд на самых дерзких, и с улыбкой, больше похожей на гримасу боли, шептал им какие-то слова.

Он падал, его поднимали и снова заставляли нести тяжёлый крест.

У подножия холма солдаты оттеснили толпу, оставив на тропе узкий проход к вершине. Кто-то из первосвященников Синедриона подошёл к назаретянину, тихо, но горячо и страстно говоря ему что-то. Толпа притихла. И тут до Хасана, оказавшегося почему-то в первых рядах, донёсся слабый голос Иешуа:

– Не вы, а они наследуют эту землю. Прости им, отец мой небесный. Не ведают, что творят, - Иисус слабой грязной рукой повёл вниз в сторону толпы и отвернулся, упав в который раз ничком на землю.

Центурион посмотрел на одного из первосвященников. Тот кивнул. Прозвучала команда. Один из солдат поднял свою жертву, разорвал плащаницу Иисуса до пояса, повесил на грудь деревянную табличку с издевательской надписью чёрной краской на греческом и арамейском языках «Иешуа - Царь Иудеи». Двое других, поднимая пыль подошвами сандалий, повалили обнажённое, избитое в кровь тело на дубовое перекрестие и стали по очереди, передавая друг другу молот, прибивать кисти и окровавленные подъёмы ног приговорённого к распятию. Страшный крик боли и, как мощное эхо - вопль толпы вослед, потряс жаркий полдень Иерусалима. Голова Иисуса то поднималась к небу, то опускалась вниз. Из глаз текли слёзы, оставляя светлые полоски на опухшем от кровоподтёков лице. Разбитые губы шептали что-то и кривились от муки. Свежая кровь маленькими ручейками текла по рукам из пробитых ладоней, капала на землю, окрашивала основание креста в бурый цвет. Но вот римляне отбросили молотки, взялись за дерево и подняли крест, загнав его в приготовленное заранее отверстие в скальной плите.