Ахмед осторожно выглянул за дверь и вернулся, хмуря густые брови.

– Паша, мы попали туда, где я уже не раз бывал, а именно – в подвал Института. Это заброшенное здание когда-то давно купил Абдулла для себя. Рассчитывая здесь быть долго, он даже устроил в подвале тайник-сейф, где мы сейчас и находимся. Здесь он хранил свои самые заветные драгоценности – уральские изумруды, самоцветы из Якутии и кое-что другое. Но неожиданно здание перепродали под Институт, и в тайник стало трудно добираться. Он начал строить новый тайник, но не успел перенести свои сокровища. Я примерно знал, где тайник находится, но не смог найти его сразу, тайком и в темноте. А ваш премудрый пескарь Матвеич, видимо, разгадал секрет тайника и взял изумруды из сейфа. Кроме камешков, здесь должно быть ещё кое-что, гораздо серьёзнее. Но мы, наверно, опять опоздали, если судить по засаде.

Сквозь толпу воинов Ахмед подошёл к сейфу, открыл его и, заглянув вовнутрь, тихонько присвистнул, понимающе покачал головой и снова прикрыл дверцу.

– Тут, как после похода Мамая, – буркнул он. – Теперь надо обсудить ситуацию, – обратился он шёпотом к Марине и Паше. – Случай тяжёлый, но не безнадёжный. Мент нас сторожит у двери подвала. Он ожидает, что кто-то придёт с улицы. Это он меня с улицы ожидает. А мы с вами пойдём другим путём. Только тихо, иначе нам и нашим гостям из прошлого будет очень сложно объяснить ментам своё появление здесь. Но куда же этот боевой дедок подевался? Пойду потороплю его. У меня к нему есть особый интерес.

Он растолкал теснящееся в комнатушке войско Унуши и спустился по лесенке вниз. Оттуда послышался его недоумённый шёпот, затем он быстро вернулся, нашел глазами Пашу:

– Слушай, Паша, а там прохода уже нет. Там лестница в землю уходит. Куда дед подевался? Мне камешки сдать в общак надо, иначе будет мне очень строгий выговор с занесением в личное дело. У нас строго с этим.

Паша не поверил, тоже спустился вниз:

– Вот так фокус. Закрылось окошко в прошлое, а Матвеич там остался. Вот беда-то. Монголы с ним за всех нас разберутся. Что же делать? – шёпотом спросил он.

– Что делать, это понятно. Ноги надо делать отсюда, – прошептал в ответ Ахмед, – пока мент не проснулся, или пока к нему смена не пришла.

Ребятам пришлось с ним согласиться. Если вся их компания попадёт в милицию, то им будет очень трудно объяснить дежурным оперативникам появление средневековых вооружённых туземцев в ночном городе. Переговоры могут затянуться на месяцы, а за это время все временные связи могут поменяться, и Унушу с бойцами своего племени рискует навсегда остаться никому не нужным в Находке двадцать первого века. В этом случае Ахмед был прав.

Сначала Ахмед с Пашей, а за ними и вся команда с арбалетами, копьями и стрелами осторожно вышли из комнатушки, и гуськом прошли в длинный полутёмный коридор всего лишь в нескольких метрах от сладко спящего и громко храпящего в удобном кресле милиционера. У идущего последним Ефимки вдруг под ногой громко скрипнул какой-то камешек. Милиционер вздрогнул, заворочался в низко разложенном автомобильном кресле, открыл глаза, сонно посмотрел на застывшую от страха компанию и, приняв их за очередной интересный сон, глупо улыбнулся, отвернулся и снова захрапел.

Вся процессия шумно вздохнула и проследовала дальше. Они прошли длинный подвальный коридор, поднялись по крутой лестнице и вышли в другой коридор, оказавшийся первым этажом Института. В вахтёрской горел свет, но было тихо. Одинокий седой вахтёр тоже мирно спал, склонившись на стол. Ключ от входной двери был в замке, и скоро вся странная команда, пройдя двор Института, оказалась на площадке напротив рынка, рядом с городским ГАИ.

Стояла тихая августовская ночь. По улицам залитой ночным освещением Находки, подмаргивая стоп-сигналами и шурша шинами, скользили редкие автомобили. На здании Института и напротив него неистово скакала и крутилась яркая цветная реклама, с пляжной дискотеки доносилась громкая музыка. Ошеломлённые невиданным и непонятным зрелищем большого ночного города Унушу и его войско с копьями и арбалетами застыли тёмными силуэтами, пытаясь хоть что-то понять в круговерти и свистопляске звука и цвета… Марина через Ефимку стала им объяснять обстановку вокруг, а Ахмед с Пашей отошли в сторонку для приватной беседы.

– Паша, – задумчиво начал Ахмед, – ты умный мальчик, но что ты будешь делать с этим войском сегодня утром? В музей сдашь или в милицию? Но это твои проблемы. А меня волнует лишь один вопрос, куда подевался этот настырный вахтёр Матвеич с моими изумрудами и с другим содержимым сейфа? Он не вышел вместе с нами, и мне непонятно, или он не успел убежать, или не захотел. А может, он уже давно там гуляет, Паша? А вдруг у него свой канал входа там открыт, с Америкой, скажем, или с Европой. Ты помнишь, как в этом смешном кино про окно в Париж. Матвеич уже давно работает здесь. Времени у него было достаточно. Короче, мы с ним разберёмся, когда он появится. А что ты скажешь на это, умный мальчик?

– А я думаю, что с Иваном Матвеичем не разбираться надо, а выручать его. Видимо, он не успел выйти с нами, потому что пространственно-временное окно внезапно закрылось, и он оказался отрезан от нас восемью веками. Теперь он не иначе, как в плену у разгневанных монголов, которые ищут в пещере своих обидчиков, чтобы поквитаться с ними за свой позор, и, боюсь, что они отыграются на безобидном вахтёре.

– Ничего себе, безобидный, – не согласился Ахмед, почёсывая ушибленную Матвеичем правую руку. – Нахал такой прямо. Рука болит.