Идти по заросшему и коряжистому берегу ручья оказалось непросто. Ветки, крапива, какая-то ломающаяся под ногами трухлятина, сучки, так и норовящие попасть в глаз. В редких случаях, когда уж совсем невозможно было пройти, пользовались топорами. Кусты и деревья смыкались над ручьем узким зеленоватым шатром, скрывающим от палящих лучей солнца прохладный сырой сумрак.

– Стой! – Олег Иваныч еле успел остановить размахнувшегося топором Гришу, которого неосторожно пропустил вперед. Тот недоумевающе обернулся.

– Там, над ручьем, видишь? Ветка сломана.

– Да мало ли…

– Нет, Гриша, не мало. Я сам в юности на байдарках сплавлялся по подобным речкам. Видишь, там, с левого берега – коряги. А справа камни. Только посередине лодка пройдет – но и там ей ветки мешают. Их, видно, приподняли осторожно – а самая тонкая не выдержала, сломалась. Вон, излом-то совсем свежий!

Григорий, не снимая сапог, ухнул в ручей. Добрался до искомой ветки, внимательно осмотрел:

– Правда твоя, Олег Иваныч. Действительно, недавно сломана. Но как ты ее отыскал, тут же не видать ни черта?

– Просто я знал, что искать, – усмехнулся Олег Иваныч. – Значит, ситуация такая – увезли твою Ульянку на лодке. Думаю, наши «друзья» индейцы.

– Кто?!

– Ну, эти. Тлинкиты. Вопрос – зачем? Думаю – не затем, чтобы зажарить на костре и съесть. Да не делай ты такое лицо! Они для этого, по-моему, слишком цивилизованны, да и не нужно им то. А нужно другое – чтобы мы скорее отсюда убрались, о чем нас так нагло просил вчера тот молодой Чингачгук… Тьфу. Ну, Чайак, кажется, так его зовут. – Олег Иваныч протянул Грише руку, помогая выбраться на берег. – Экий ты мокрый, – засмеялся он, а потом продолжил:

– Значит, я так полагаю – со дня на день нужно ждать тлинкитских посланцев. С предложением – мы вам девушку обратно, а вы… ну, ясно, что.

– Твои бы слова, Олег Иваныч, да богу в уши! – воспрянул духом Гриша, но тут же погрустнел: – А вдруг не так все?

– Ну, гадать не будем. А чую я, нужно нам на тот берег сего острова наведаться. На утлой лодчонке, Гришаня, по морю далеко не уплывешь! Вдоль берега только, и то, если волн больших нет. Смекаешь, о чем я?

Гриша кивнул. Еще бы! Есть шансы, что похищенная Ульянка здесь же, на острове. Они дошли по ручью до самого озера. Обратно возвращались лесом, встретив по пути Геронтия с Ваней.

– Я тоже думаю, что это местные, – выслушав Олега Иваныча, кивнул Геронтий. – К тому же расскажи-ка, Ваня, что мы встретили на том берегу озерка?

– Силки! – воскликнул отрок. – Он вытянулся за зиму, только сильно исхудал – на успевшем загореть лице проступали скулы. Впрочем, серо-голубые глаза смотрели бодро: – Силки, Олег Иваныч! Видно, охотой промышляют местные.

– Силки, говоришь… – Олег Иваныч задумался. – На мелкого зверя… На птицу? А ты место, где они стоят, хорошо запомнил, а?

Молодой вождь Чайак – Красный орел – сын старого тойона Котлеаха, вернулся домой с пленницей, красивой как солнце! Всю дорогу он гладил связанную девушку по спине и улыбался. Нет, он вовсе не был злым человеком, этот молодой тлинкитский вождь, и свои действия вовсе не считал чем-то плохим. Вообще, идея захватить пленника возникла у них с Кав-аком спонтанно. Когда подплыли к запруде, услыхали плеск – бобры так не плещутся. Вместо того чтоб свернуть в протоку, быстро вытащили челн на берег, полюбовались обнаженной нимфой, переглянулись, нырнули… Ну, а дальше уж дело техники.

– Отец, я привез себе жену! – входя в вигвам из оленьих шкур, обрадовал старика-тойона Чайак. Он весело улыбался, показывая ослепительно белые зубы. Мощные мускулы перекатывались под коричневой кожей, в длинные черные волосы были вплетены два пера – орла и ворона. Чайак звался Красным Орлом, а его род – род старика Котлеаха – был родом Ворона. Деревянный тотемный столб, изображавший мудрую птицу, горделиво возвышался перед вигвамом вождя. Возле столба сидела на корточках старуха с седыми распущенными волосами, курила трубку, и, покачиваясь, напевала что-то себе под нос. Кутханга Таат – Звезда Ночи – так звали старуху – приходилась Чайаку двоюродной бабкой и, поговаривали, была колдуньей. Отличаясь едким языком и злобным нравом, старая Кутханга не очень-то располагала к себе людей рода Ворона. С возрастом характер ее все больше портился, хотя, казалось, куда уж хуже… Вот и сидела сейчас одна, ждала, авось пройдет кто мимо, зацепится языком. Что сказать – надежда была слабая, а поговорить уж очень хотелось.

– Здравствуй, бабушка Кутханга. Толст ли твой нос? – Выйдя из отцовского вигвама, почтительно приветствовал старуху Чайак. «Толст ли твой нос?» – было традиционной формулой пожелания здоровья: считалось, что чем здоровей человек, чем лучше он живет и питается – тем больше жира откладывается в носу. Нос старой ведьмы – длинный, костистый и крючковатый – вряд ли можно было бы назвать толстым.

– А, мальчик мой Чайак, – прошамкала беззубым ртом старуха. – Что нового в мире?

– Бобров нынче много, бабушка Кутханга. Промысел будет богатым.