Олег Иваныч снял с пальца золотой перстень, которыми, по европейским обычаям, были обильно украшены обе его руки. В перстень работы новгородских ювелиров был искусно вставлен значительных размеров рубин.

– Бери, полковник, владей. От чистого сердца!

В палатах воеводы ломились столы, накрытые к пиру. Жареные гуси, уха, запеченные в глине кролики, тушеные овощи, щи с фасолью, пироги: с рыбой, с мясом, с той же фасолью пополам с острым красным перцем, местные маисовые лепешки. Из напитков, естественно, местная бражка-октли, но и не только – еще и перевар, ну, это уж для особо желающих. Олег Иваныч налил Кучунцину малую чарку. Тот принюхался поначалу, глядя на хозяина, выпил… Похватал воздух губами – быстренько сунул в рот сладкий вареный картофель. Перевел дух, потом улыбнулся – вроде ничего пошло. Олег Иваныч тут же с предложением: еще по одной. Пуперечский окамбеча замотал головой. Потом, мол, чуть позже, известное дело – привыкнуть надо.

В углу большой, украшенной затейливой потолочной резьбой залы играли специально приглашенные музыканты. Гусли, флейты, арфа. Ну и пара больших барабанов из кожи аллигатора – в качестве местного колорита. Музыканты – индейцы и русские – завели что-то тягучее, грустное, такое, что спать только.

Олегу Иванычу не понравилось. Хватил на пару с «полковником» Кучунцином чарку перевара, подошел к музыкантам:

– Шизгару давай!

– Что, батюшка-воевода?

– Ну, повеселей что-нибудь.

Заиграли. На этот раз вроде ничего – ноги сами в пляс пустились. Ульянка подхватила Кучунцина – повлекла в хоровод, с девками. Олег Иваныч – к Софье. Пошли, мол, попляшем. Та лишь улыбнулась в ответ.

– Да что с тобой? – Адмирал-воевода встревоженно посмотрел на супругу. – Али нездоровится? Или какой-нибудь гнус покусал, так возьми мазь.

Последнее не зря было сказано. Во множестве водились тут разные летучие паразиты, типа комаров, гнуса, москитов. Жалили не переставая – особенно в межсезонье. Только мазью и спасались – ее местный знахарь делал, тот, что Ваньку пейотлем угощал, наркоман старый.

– Нет, Олежа, есть у меня мазь еще, – покачала головой Софья. – А только плясать не пойду, не упрашивай.

– Да ты и не ела сегодня, да и не пила почти, я видел. Точно – лихоманка приключилась, а ты молчишь.

– Нет, не лихоманка. – Софья лукаво взглянула на мужа. – Экий ты недогадливый, Олег Иваныч. Ребенок у нас с тобой будет.

Олег Иваныч закашлялся. Рад был, конечно. Но и тревожно было за Софью – как там все еще здесь сладится. С пуперечами этими. Нет, вроде «полковник» неплохой мужик оказался. Как же, блин, его? Кучун… Кучум… А, черт с ним!

– Эй, господин полковник! – Олег Иваныч потянул расплясавшегося гостя за локоть. – Хватит скакать, пойдем-ка лучше выпьем. Повод есть! Эх… Полковнику никто не пи-и-ишет…

С утра светило солнце. Ярко – аж глаза резало. Висело в синем, словно бы неземном, небе желтым пылающим жаром шаром, да так парило! К обеду даже москиты куда-то попрятались. Змеи и те уползли. Впрочем, их и без того мало осталось, змеюк-то, – уж больно шкуры у них красивые – на ножны шли, на кошельки, сумки. Да и мясо – вкусное, белое, словно у кролика, пальчики оближешь, ежели хорошо приготовить. Да с красным перчиком, да с картошкой сладенькой, да под бражку! Вот и переловили всех гадов в округе. Редко какой вблизи масатланской дороги появится – и на того сразу охота. Мальчишки друг с другом до крови передерутся – кто змеюку первый увидел. А та шипит, бросается, хвостом гремит устрашающе. Шипи, шипи, зараза! Палки с острыми шипами на что? А камни? Так что – на кошельки тебя да на ножны – шипи не шипи.

Тламак давно такую змею выслеживал. Специально отпрашивался у Таштетля за ворота – тот не препятствовал: о том, как именно и через какое время сменяется воротная стража, исправно доносил Тламак, а что ему поделать было? Вот и сейчас пошел. Прихватил с собой мешок да палку-рогатину. Видел вчера змеиный след на песке. Опасное, конечно, дело – раздобыть змеюку, но… Уж больно хотел Тламак подарок сделать новому своему другу Ваньке. Уже и с кожниками договорился заранее – приноси, говорят, змеюку – полшкуры твои, ежели платить не хочешь, ну и мясо нам останется – зажарим на угольках, хочешь, есть оставайся. Тламак лишь улыбнулся. Можно и поесть, мяса-то. Да не одному – друга Ваню позвать. Когда еще свидятся – Таштетль на днях в обратный путь собирался, видно, все вызнал, что ему надобно было.

Тламак ушел, прикрыв за собой дверь. Дремавший на лавке – посетителей ввиду жары пока не было – Кривдяй проводил его ленивым взглядом. Вспомнил вдруг, что не сказал еще Таштетлю о том, что видел Олелька. А тот ведь утверждал, что молодой проводник Тламак молился у православного храма. Значит – крещеный. Знает ли об этом Таштетль? И самое главное, какая выгода будет ему, Кривдяю, ежели Таштетль об этом узнает? Потому и не торопился пока Кривдяй, выжидал. Ха! А может, золотишка попросить у Таштетля за важную новость? Даст ведь, когда надо – не жадный. Кривдяй нацедил себе в кружку октли и задумчиво выпил.

Змея лежала на камне. Мощная, красивая, блестящая. Свернутая, словно пружина. Тламак отыскал ее сразу – недалеко и ушел с масатланской дороги. Осторожно подошел ближе. Ух, красавица! Словно живое воплощение великого бога Кецалькоатля. У какого иного ацтека рука бы не поднялась, но только не у тайного христианина Тламака. Ну, что это за бог? Змея – змея и есть. Подлая ядовитая гадина. Какой от нее толк? Вред один. Ну, красива, да… К тому же – довольно вкусна, доводилось как-то пробовать у каита. Тламак раскрутил пращу, вложил специально приготовленный камень. Змея дернулась вдруг, словно что-то почувствовала. Подняла узкую треугольную голову, увидев юношу, яростно зашипела, завернулась кольцами… и прыгнула! Ну, дура… Тламак только свистнул, на лету сшибив гадину камнем. Умная змея уползла бы быстренько в камыши от греха – ищи потом ее там, свищи. А эта, вишь, завыпендривалась. Мол, прыгнет сейчас, укусит. Ну что, тварюга, прыгнула?