Сергей стоял перед ней как-то слишком близко и пытался заглянуть ей в глаза.

— Асенька, я хочу, чтобы вы знали: если вам что-нибудь будет нужно, если какая-нибудь... любая, абсолютно любая помощь...

— Да-да, — машинально повторила Ася.

— Я все сделаю. Все, что в моих силах, и даже больше. Только скажите!

— Спасибо, — ответила Ася. — Но мне сейчас ничего не нужно.

Сергей все не уходил. Стоял и смотрел на нее, словно чего-то ждал.

— Извините, Сережа, — сказала Ася, — я не приглашаю вас к себе. Я очень устала.

— Конечно, Асенька, конечно, — торопливо сказал он и посторонился.

Ася прошла к двери.

— Можно я вам позвоню? — услышала она за спиной голос Сергея, не оглядываясь, пожала плечами и скрылась в подъезде.

Скинув у двери ботинки и куртку, Ася прошла в кабинет, забралась на диван с ногами и сжалась в комочек. За окном смеркалось, в комнате царил полумрак. Контуры предметов терялись в темноте, на белых стенах плясали блики от уличных фонарей. Огромная пустая квартира — и никакой надежды... Может быть, Нинка приедет — она каждый день приезжает, заботится. С другой стороны, хорошо, что сейчас ее нет: Асе хотелось побыть одной. Ей нужно было подумать.

В том, как она приняла смерть Павла, была какая-то неправильность. То есть после того, как прошел первый шок, Ася вдруг странно успокоилась. Все суетились вокруг нее, оберегали, выводили из шока, а она смотрела на происходящее словно со стороны, словно ни к ней, ни к Павлику это все никакого отношения не имеет. Она не отупела от горя, как думала Нинка, она просто чувствовала себя какой-то замороженной. А теперь заморозка потихоньку отходила, и к Асе вернулась способность думать и анализировать. Больше всего в последние дни ей хотелось, чтоб ее оставили в покое, дали возможность побыть одной и хорошенько разобраться в себе и в обстановке.

Ведь она, лишившись любимого мужа, должна сходить с ума, — откуда же эта отстраненность? Откуда ощущение какого-то театра? Да, точно, театра, словно она (да и все вокруг) играют роли, играют очень хорошо, старательно. А потом пьеса закончится, занавес закроется, и раздираемые страстями герои превратятся в нормальных людей, которые поедут домой, сядут ужинать и смотреть телевизор, может быть даже поругаются с домашними из-за пустяков...

Что-то было не так. Что-то совсем не так, и ей обязательно надо понять, в чем неправильность. Ася, мысленно собравшись с силами, стала прокручивать в памяти все, что произошло в последние дни, словно отматывала назад киноленту, стараясь внимательно рассмотреть каждый кадр, каждую деталь.

Стоп! Вот... вот оно! Неужели?..

Нинка заявилась в полдвенадцатого, опять с ночевкой. Преувеличенно-бодрым голосом поинтересовалась, что Ася поделывала днем (словно не звонила ей раз тридцать), потом обследовала холодильник:

— Ты ела что-нибудь? Нет? Так и знала, сейчас будем ужинать! Я голодна, как кадавр.

Налила воду в кастрюлю, поставила на огонь. Единственное, что Нинка хорошо готовила, — это пельмени из пачки. Ася стояла в дверях кухни и наблюдала за ее действиями.

— Ребята хотят к тебе зайти, — сказала Нинка. — Я пообещала, может, на сорок дней. Если уж мы на девять дней никого не звали. Правильно?

— Сядь, — сказала Ася.

— Что?

— Сядь и выслушай меня спокойно.

Нинка слегка оторопела:

— Что-то еще случилось?

— Не знаю.

Ася села напротив Нинки, положив сцепленные в замок руки перед собой на стол. Сосредоточилась.

— Я хочу тебе кое-что сказать.

— Ну? — торопила подругу Нинка.

— Только ты выслушай спокойно, хорошо?

— Хорошо, — сказала Нинка. — А когда я тебя неспокойно слушала?

— И, пожалуйста, не говори сразу, что я сошла с ума или что-нибудь выдумываю, — попросила Ася. — Постарайся вникнуть и разобраться.

— Ну говори уже, говори, к чему такое предисловие!

— Мы похоронили не Павлика, — тихо, но четко, глядя Нинке прямо в глаза, сказала Ася.

— Ася! — Голос Нинки сорвался на плач. — Ну не надо, пожалуйста!

— Говорю тебе — это был не Павлик. Если, конечно, в гробу лежал тот, что был в подъезде.

Нинка хлопала глазами:

— Ты что!

— Говорю тебе — нет! — сказала Ася. — Меня это все время мучило. Чувствую, что-то не так, а понять не могу.

— Что ты чувствуешь?

— Ты опять скажешь, что я сумасшедшая.