Продолжительность засады, судя по всему, была новостью не только для Габриэль, но и для Меты с Анной. Даже Курт прищурился недоверчиво.

— Великий Один, чтобы ты прикладывал такую же настырность к изучению естествознания! — хлопнул профессор Лонерган себя по лбу.

Переварив сообщение, Мета заявила:

— Он сделал, что должен был сделать, профессор, и отсюда взял свои силы, хотя вряд ли это понимает. Что до него самого, он прилагает усилия, только пока это интересно. Как и все мы!

— Вы совершенно правы, барышня, — тяжело вздохнул ректор, — только нам-то что теперь делать? Мы не можем жить с такой библиотекой! Он защищал сестру, а как мы теперь станем учить?

За лекционной дверью слышался приглушенный гул голосов. В неё то и дело заглядывали любопытные. Якоб, похоже, всем растрезвонил, что произошло, и школяры желали узнать, как проходит «судилище». Больше делать им всё равно было нечего: каникулярный поезд завтра покидал Алексу.

— А оставьте их обоих здесь, ректор, — предложил профессор Лонерган, — они и приведут библиотеку в порядок!

От этой перспективы Филь сник. С другой стороны, если предлагают восстановить разруху, это значит, что его не выгонят, и он снова воспрял духом.

Мета живо возразила:

— Формально Норман допустил три раза одно и то же серьезное нарушение и должен быть выставлен в возможно кратчайший срок. Он не имеет права здесь оставаться!

— Ты сначала это докажи! — окрысился Курт.

Ян глянул на него, словно не веря ушам, потом хмыкнул:

— Нет, ты всё-таки дурак! Ты забыл про грозящие тебе десятки ударов кнутом? И доказать это будет несложно. Ректор, у вас есть кому послать письмо в Кейплиг с просьбой нанять там эмпарота и привести его на каретную станцию через неделю? Я думаю, мой друг не откажется передать ему в оплату девятнадцать аспров, которые всё еще хранятся у вас.

— Я еще и доплачу! — восхитился Филь идеей, забыв про те аспры после исполненных переживаний Нового года и весны.

— Договорились, — согласился ректор.

Лицо Курта окрасилось в пепельно-серые цвета. Ректор с сочувствием посмотрел на него и обратился к Схизматику:

— Фабрициус, не могли бы вы увести нашего окаянца и запереть его в карцере? Пусть посидит там до отъезда.

Пока Схизматик утаскивал Курта, ректор с тем же сочувствием разглядывал Филя. Профессор Лонерган снова подал голос:

— Уважаемый Като, я по-прежнему считаю, что Фе справится. Полиспаст я ему найду, веревки он возьмет у Якоба. С их помощью он поставит стеллажи, потом разберет книги. Как работает полиспаст, я думаю, он догадается. Он не любитель теории, вот и поучится на практике.

Ректор с сомнением произнес:

— Бедный юноша употеет там один, это же огромная работа. Даже книги ему будет некому подать!

— Ничего, разомнется после долгого лежания, — не смутился Лонерган. — Да и последние три дня он у меня на уроках только спал.

Филь, поняв, что над ним больше не висит топор отчисления, готов был прямо сейчас бросится восстанавливать библиотеку. Близнецы, догадавшись, что буря миновала, ободряюще подмигивали ему.

— Не могу согласиться, — мягко возразил ректор, — иначе главный виновник останется не у дел и, соответственно, не вынесет из происшедшего никакого урока. А этого я не могу допустить как учитель. Считаю, будет совершенно справедливо, если и он тоже примет участие в работе.

Габриэль вжала голову в плечи совсем как Курт. Ректор глянул на неё жалостливо и сказал, обращаясь к ней и Филю:

— Голубчики, я, к моему сожалению, вынужден вас обоих оставить здесь. Разрешаю пользоваться почтой, не больше трех писем на каждого, завтра солдаты привезут голубей. И это всё, чем я могу облегчить вашу участь. Готовить вам придется в компании с Якобом, потому что мадам Багила изъявила желание посетить Кейплиг, и я не мог ей в этом отказать. Смею надеяться, возражений на это не последует?

Габриэль сжала на груди руки, устремив умоляющий взгляд на ректора. Филь не устоял бы на его месте: его сестра сейчас играла свою лучшую роль, пытаясь спасти расписанные ею Кейплигские балы и визиты. На густых ресницах заблестели крупные слезы. Филь испытал тревогу при мысли, что Габриэль сделает с ним за поломанные каникулы, но ему не было её жаль: в конце концов она всё это и заварила.

— Почему? — еде выговорила Габриэль дрожащим голосом. — Почему я, в чем я-то виновата? У Нормана снесло голову, а мне теперь что, тут сидеть? За что?

Её голос сорвался, по щекам потекли слезы. Филь не поверил в них ни на секунду: когда Габриэль по-настоящему плакала, она ревела как раненый лось. Но всё равно это вышло у неё ужасно трогательно.

Ректор, казалось, глубоко проникся её горем и согласно покивал. Затем виновато проговорил:

— Ну, а как же ты хотела, деточка? Сначала ты раздаешь авансы, потом бегаешь по мужскому дормиторию в совершенно неподобаемом виде. Тут у кого угодно голова пойдет кругом!