Про Зину с детства говорили: «Вся золотая: что душа, что руки, что волосы». И жилось ей легко и радостно, несмотря на то, что выросла она в многодетной семье без особых достатков. Но только до тех пор, пока не встретила Диму.

Дима не ладил с отцом и с семнадцати лет решил сам устраивать свою жизнь. Впрочем, теперь Зина знала, что устройство это шло не гладко и выбирался Дима из передряг чаще всего благодаря родительским хлопотам и деньгам.

На Север Дима собрался внезапно и вовсе не из-за денег, это Зина понимала. Просто он вдруг увидел себя покорителем тайги и тундры и уже не мог отвязаться от этого соблазнительного видения. Ему были свойственны внезапные порывы и необдуманные решения.

Перед отъездом Зина еще колебалась:

— Слушай, Дим, да ты подумай хорошенько. Стыдно же будет, если мы там не к месту придемся. А у тебя и здесь, помнишь, как вышло?

— Что — здесь? Разве это работа? И разве я виноват, что меня ставят в ряд с какими-то кретинами? А там, мне Леопольд Казимирович говорил…

— Ах, да оставь ты, что он тебе говорил! Дай бог, если он вообще не проходимец какой-нибудь!

Они крепко повздорили в тот раз, но на Колыму все-таки поехали вместе.

…Нет, проходимцем Леопольд Казимирович Вержбловский не был. Занимал он в Синегорске очень скромную должность клубного киномеханика, хотя им в Москве показалось, что он — чуть ли не главный на Севере человек. Он знал все: о северных льготах и как закреплять фундамент на вечной мерзлоте, как брать в озерах планктонные пробы и даже как очистить якутского осетра от ядовитой пленки «хытыс-бууга»… Своей «эрудицией» он и покорил Диму, а в городе его царство сузилось до размеров тесной и душной каморки за сценой старого клуба и единственной комнаты тоже в старом деревянном доме.

Сразу выяснилось: на то, чтобы у него остановиться на первое время, рассчитывать не приходится.

Однако Леопольд Казимирович развил бурную деятельность, и вот Дима оказался временно в общежитии шоферов, а Зину он устроил в какой-то «транзитке» — большом бараке, где временно жили веселые, чаще всего хмельные бабы, едущие работать на непонятную «трассу».

Здесь, еще не зная почти ничего о городе, Зина зато скоро разузнала, что в начале осени никого в старатели не берут — на это есть свое время, в марте. Узнала и то, что маляры и штукатуры в городе нужны позарез, значит, работу найти можно. Но Дима как одержимый и слышать ни о чем не хотел, рассказы Вержбловского вскружили ему голову. Он целыми днями бегал по городу с поручениями своего нового друга и от всех реальных предложений отмахивался: «Потом, успею…»

Виделись они не каждый день. Как-то утром женщины в «транзитке» сказали Зине, что сегодня праздник — город справляет свой юбилей. Зина решила, что уж сегодня-то под предлогом праздника она непременно задержит Диму у себя и как следует поговорит с ним. Но пришлось по телефону пригрозить немедленным отъездом, чтобы он посвятил ей этот день. Такого в их отношениях еще не бывало.

…Она издали увидела Диму. Он стоял возле афишной тумбы. На густых черных кудрях серебрилась туманная изморось.

— Зайдем к Лео? Он обещал сегодня придумать что-то интересное, — предложил Дима.

— Но ведь неловко бывать у него каждый день, — возразила Зина. — Вот, скажет, навязались, дурачки невоспитанные.

Она нарочно задела больную струну в сердце Димы. Он нахмурился, потом вздернул голову:

— Можем и не ходить! Я — сам себе хозяин. Только куда деваться в этой дыре?

— А если бы ты в тайгу попал? Тогда что?

— А что? Что тогда? Там я бы дело делал, уж не беспокойся! Впрочем, что с тобой говорить об этом…

— Можешь вообще ни о чем не говорить, не навязываюсь! — Зина опередила его на несколько шагов. Он сейчас же догнал ее:

— Ты что? Брось… Я так… Слушай, давай в здешний ресторан пойдем, а?

— А на какие деньги? — Зина тревожно заглянула в его лицо.

— Да мне… Ну, понимаешь, родители прислали… Я не просил… я так просто отцу написал. Ну, честное слово, не просил. Не веришь?!

— Верю, — грустно кивнула Зина, — ты не просил. Ты только написал, как ты погибаешь в «этой дыре» без копейки денег, вот и все. Ох, Димка, ну сколько же так может продолжаться? — Она уткнулась ему в плечо, бессознательно стараясь не видеть его глаза. В этом движении таилось отчаяние.

Он обнял ее, взъерошил жесткие рыжие волосы.

— Зина… Зинка моя! Последний раз, честное-пречестное! Больше никогда не стану просить денег. А сегодня… пусть все будет по-твоему: куда захочешь, туда и пойдем.

Несколько шагов они прошли молча.

— Так ресторан отпадает? — безнадежно спросил Дима.

— Ну какой еще ресторан? Я хочу видеть город, ведь праздник сегодня, будет интересно.

Дима нехотя согласился.

Сначала по главной улице проехала колонна сосредоточенных мотоциклистов с пружинящими под ветром знаменами, затем из улицы в улицу прокатилась дробь пионерского барабана, и подножье памятника Ленину захлестнула волна цветов и душистых стланиковых ветвей. Переговаривались и пели не в лад близкие и дальние репродукторы, и в парке на всех углах продавали мороженое в стаканчиках. А на стадионе по привычке свистели болельщики, хотя сегодня там шел физкультурный парад молодежи и отправлять «на мыло» было некого.