Валя вздохнула, поправила волосы и пошла следом за сестрами. На пороге комнаты она обернулась: видимый из окна огонек забирался все выше и выше, будто хотел уйти в небо.

В комнате пахло жареной картошкой и сельдью — дежурным ужином общежития. Вполголоса играл проигрыватель, и сестры в одних чулках, чтобы не шуметь, оттопывали шейк.

Девочек, живших в пятнадцатой, Валя знала мало, и ей стало не по себе: зачем пришла? У них тут, кажется, тоже гостей ждут, вон даже бутылка портвейна откуда-то взялась. Но неугомонные сестры уже тащили ее за стол:

— Сюда, сюда, с нами садись!

Валя подчинилась.

За столом скоро стало очень шумно, говорили все сразу. Потом принесли гитару, но на ней никто не умел играть толком. Кого-то ждали, но этот «кто-то» не шел, и девушкам стало скучно. Решили пойти к морю, погулять. Валя и тут пошла вместе со всеми, словно бы и не по своему желанию, а так, как все.

Ее удивляло собственное настроение. В чем дело? Чуда не произошло? Но сколько раз и прежде ее обманывала случайная игра света или далекая музыка. Стоит ли впадать в уныние по таким пустякам? Маша… нет, все не то. Скорее это тот случай с самолетом. Он поселил в ее душе не страх, а как бы тень страха, но тень эта падала на всю ее сегодняшнюю жизнь и гасила в ней радостные краски. Как от нее уйти?

На спуске к морю уже не было ярких фонарей. Редкие лампочки на столбах светили самим себе. Над серой гладью бухты опрокинулось звездное небо, на воде платиновым холодным светом сияли огни сейнеров. Гладь воды затянула невидимая сверху пелена тумана, и лишенные отражений огни повисли между небом и морем. Мерно накатывались на берег волны, обдавая лицо живительным запахом моря.

Выглаженный морем песок белел, как снеговина. Каждый предмет на нем виднелся издалека: размочаленное прибоем бревно, рыбацкий якорь, пучки водорослей с похрустывающими пузырьками воздуха, черный остов кунгаса.

Девчата затеяли игру в мяч на плотном и скрипучем песке отмели — луна светила ярко. Ямки следов сейчас же заполняла темная, подрагивающая вода, а мяч над белым песком летал, как ночная птица. Близкое море светилось бегучим ртутным блеском. Валя несколько раз поймала и кинула мяч, но внутренняя тревога мешала ей целиком уйти в игру. Мяч пролетел мимо рук и, подпрыгивая, покатился к морю — сверкающая полоса прибоя словно бы неудержимо потянула его к себе. Вале вдруг стало страшно, как будто от того, успеет или не успеет она схватить мяч, зависело что-то важное. Она побежала по топкому вблизи воды песку, но опоздала. Мелкая шипящая волна подхватила мяч и, лениво откатив его, бросила Вале в лицо пригоршню ледяных соленых брызг.

Валя повернулась и тихо побрела прочь. Девушки не пошли за ней.

Она отошла недалеко — до каменистого, обнаженного отливом мыса. Камни бросали на воду и песок угловатые черные тени. Валя уселась на одном из камней, ей казалось, что он, как летом, еще сохраняет частицу дневного солнечного тепла.

Вместе с однообразным шорохом мелких волн море выносило на берег музыку. Это были голоса сейнеров, бессонно мерцавших огнями возле самого выхода из бухты. Иногда, словно по сговору, все голоса смолкали и оставался один. Так море принесло на берег аккорды рояля и голос певца, но слов разобрать было нельзя. Словно помогая далекому певцу, Валя стала читать нараспев:

— Тебе здесь нравится?

Валя вздрогнула, обернулась.

— Ох, Виктор! Испугал. Как ты подошел незаметно и откуда ты вообще взялся? Я тебя не видела:..

Виктор осмотрелся, нашел выброшенное морем днище ящика и, примостив его на камне, уселся рядом с Валей.

— А я все время тут был. Видел, как вы все пришли, только подходить не стал.

Он замолчал. Молчала и Валя.

Снова донесся голос певца и опять потонул в разноголосице звуков.

— Жаль, не удалось дослушать, — сказала Валя. — Люблю этот романс. Он такой весенний… нет, не то, не знаю, как сказать лучше?

— Хочешь я тебе достану эту пластинку? — вдруг предложил Виктор.

— Нет, зачем же? Пластинка — это пленная музыка, ей можно приказать — и она зазвучит. А так доносится неизвестно откуда…

Виктор покачал головой.

— Чудная ты. Вот уж чудная-то! — Он помолчал, потом спросил: — Может, скажешь, и радио не нужно?

Мысли Вали успели уйти так далеко, что она как бы не сразу поняла вопрос:

— Радио? Нет, пусть будет. Мне все равно… Домой надо идти.

Она оглянулась:

— Смотри-ка, оказывается, все ушли давно, а я и не заметила.

— Я провожу тебя, ладно?

— Проводи…

Далеко слышные над водой куранты пробили двенадцать.

Валя ужаснулась:

— Так поздно! Тетя Поля не пустит меня!

— Пустит, — успокоил ее Виктор. — Я с ней поговорю — и пустит.

Валя внимательно глянула на него. Уверенный парень. Наверное, он во всем такой. И все у него просто и ясно. Разве такому расскажешь о том, что продолжает мучить по ночам? О тени пережитого страха? Он, конечно, выслушает и посочувствует даже, но не поймет. Он хороший, но… не поймет.