Оба проекта решено было вынести на обсуждение градостроительного совета.

…Аркадий Викторович заглянул в буфет, но на дне спасительного графинчика сиротливо сохли лимонная корка и покончивший счеты с жизнью таракан. Вынул бумажник и пересчитал деньги. Хватит.

Надел шляпу и, буркнув в сторону кухни, где шуршала вернувшаяся Туся: — К обеду не ждите! — вышел на улицу, которая услужливо стекала от дома прямо к двери ресторана. Он сердито дернул шеей:

— Неряхи, бездельницы! Сами виноваты!

И уже с легким сердцем зашагал вниз под гору к гостеприимно раскрытым дверям.

Если все дороги портового поселка вели к морю, то все дороги города вели в парк. Удивительное место, где тепличные цветы на газонах упорно боролись с тайгой. Буйные заросли трав глушили клумбы, лиственницы прорастали на обочинах дорожек. Возле фонтана расползался ивняк. Гибкая красная веточка выглядывала даже из высохшей бетонной чаши. А деревья, откинув по ветру ветки, лезли гурьбой вверх по склону сопки. Они напоминали людей. Передние согнулись чуть не вдвое, но за ними стояли следующие, и ветер, разбиваясь об их живую стену, приходил в город обессиленный… Так и жили два парка, один выдуманный, другой — настоящий, неповторимый, как сама тайга.

Вместе с сумерками в Парк приполз туман. Не торопясь, пробирался между деревьями, ощупывая их длинными белыми пальцами. Фонари, как зеваки, сбежались к центру парка, к танцплощадке.

Там, за высокой оградой, танцевало несколько уверенных в своем искусстве пар. На них очарованно смотрели застенчивые школьницы со взрослыми прическами и независимые мальчишки в морских клешах.

Дальше, вдоль цепочки фонарей, переминались с ноги на ногу упорно не замечавшие друг друга и всего окружающего парни. Всем своим видом они старались показать, что зашли сюда случайно, на минутку, и что ждать им некого. И только отчаянные быстрые взгляды в сторону уличных часов говорили, как нелегко дается это безразличное ожидание.

Александр Ильич подумал, что он сегодня не по возрасту оказался в их числе: ждал Наташу, а она опаздывала. Они сговорились вместе пойти на большой вечер в Дом культуры строителей, где Александр Ильич должен был выступить с рассказом о своем проекте. И вот он уже час напрасно бродил по тропинкам и аллеям, с нетерпением поглядывал в сторону главного входа.

Наконец его уже не на шутку начало волновать отсутствие Натальи: где она? Только серьезная причина могла заставить ее не прийти.

Александр Ильич медленно вынул папиросу и закурил, борясь со знакомой вспышкой раздражение.

«Чего ты хочешь, старый осел? — в который уже раз спросил он себя. — Чтобы она стала иной? Этого не будет никогда, и ты это отлично знаешь. Так в чем же дело? Мы оба свободны, детей у нас нет, и это уже становится нечестным — отнимать у женщины ее лучшие годы, ничего не давая взамен… Ей неопределенность отношений всегда была не по сердцу, а с годами — все труднее мириться с этим…»

Он прислонился к стволу уже невидимого в темноте дерева, закрыл глаза. Странно… Никто не поверил бы, что он иногда видел в тихой, домашней Наталье порывистую, непоседливую Лену. Свою жену. Говорят, сильные натуры навсегда оставляют отпечаток на всех, кто их окружает. Наталья и Лена слишком долго были вместе, это не могло не случиться: какие-то неуловимые жесты, манера поворачивать голову, интонация голоса. Все это жило теперь в другой: искаженное, чуть слышное, как угасающее эхо, и все равно в какие-то моменты неодолимо привлекательное.

Зато каким горьким бывало похмелье, когда эта тень былого исчезала.

Еще раз посмотрев на часы, Александр Ильич подумал, что Наташа уже не придет, ждать бесполезно. Пожалуй, самое разумное пойти сейчас к ней и узнать, что случилось. Время еще есть. Но, представив себе розовый зовущий свет Наташиного окна, Александр Ильич вдруг понял, что сегодня он туда не пойдет. Пусть все это будет завтра, еще когда-нибудь, но не сегодня. Лучше уж одному идти в клуб. А пока можно пройтись по парку.

Он свернул на боковую дорожку, где на скамейках не чувствовали тумана и холода влюбленные, а под редкими фонарями ждали опоздавших. Скоро фонари поредели, прямая дорожка парка незаметно перешла в извилистую таежную тропу и запетляла вверх по склону сопки между редких лиственничных пней и ребристых валунов.

Парк кончился. Если перевалить через вершину, начнется тайга — узкий распадок, густо заросший рябиной и елошником, и на дне его холодный быстрый ключ.

Свет города скоро отступил, лег обманным маревом, словно не решаясь подняться по склону. Здесь все принадлежало луне: изломанные серебристые камни с густыми черными тенями; седой от мелких капелек измороси стланик и прозрачные цветы болиголова, которые, казалось, могли хрустнуть в руке, как льдинки. С моря вместе с туманом шел ровный, упругий ветер, далеко шумел накат волн — начинался прибой. Александр Ильич дышал этим ветром, и ему казалось, что каждый вздох освобождает его от чего-то тягостного, ненужного. Вспомнилось: очень давно, как бы в другой жизни, он уже стоял почти на этом же месте и точно так дышал морем и ветром, и на всей земле не оставалось для него недостижимого… Так было тогда, а сейчас, постояв еще немного, он повернул обратно.

В мягко светящемся неоном вестибюле Дома культуры строителей было людно. Современное освещение молодило стены, которые только притворялись белокаменными. Клуб этот, один из первых в городе, многое повидал на своем веку. Александр Ильич давно здесь не бывал и теперь с любопытством смотрел на то, как хлесткий модерн неумело боролся со следами прошлого, которыми полнилось это причудливое деревянное здание. А может быть, борьба эта была ненужной? Старый дом следовало оставить истории, и тогда неоновые лампы не подчеркивали бы убожества выкрашенных под мрамор колонн.