От существа исходила волна свирепой мощи, дикой ненависти и неутолимого голода. Вместе с тем, интеллектом оно явно не блистало, и это понятно: ведь материалом для его создания служили примитивные убийцы — низшие. Тем не менее, эта громадная и могучая зверюга под командованием харров могла натворить немало бед. Когда монстр воздвигся во весь свой немалый рост, Лилит даже невольно отступила назад: случись ей схлестнуться в бою с этой тварью, та оставила бы от нее лишь мокрое место.

И тут ей вдруг послышался тихий смех, а сразу следом удивительно знакомый ироничный голос:

«Это не призрак коммунизма, а Диабло первый, — и еще, но уже после паузы, — хотя нет, скорее, Диабло второй».

Просто голос, не телепатический контакт, уж его бы криганка почувствовала. Тем более, что после недавней экстремальной самодеятельности Морганы и Логинова, самостоятельно вышедших с ней на связь, Лилит поставила ментальный блок против удаленных контактов: никаких входящих вызовов, только исходящие! Она напрягла все свои особыечувства, но не ощутила ничьего присутствия. Помотала недоуменно головой: послышится же такой бред! Однако страх перед чудовищным порождением ритуала множественного слияния куда-то делся, а на его месте взошли первые робкие ростки неведомо откуда взявшегося оптимизма: «Ничего, мы еще повоюем!»

Морской берег имел довольно унылый вид. Пустынный галечный пляж лениво облизывали серые волны прибоя. Будто специально выдержанная в той же цветовой гамме, группа рыбацких лачуг, частью каменных, но, в основном, дощатых, нахохлилась в отдалении, словно стайка воробьев холодным октябрьским днем, и исподлобья поглядывала на ползущую вдоль берега молочно-белую пелену тумана, вбирающую в себя все — от строений до болтающихся на прибрежных волнах, привязанных к колышкам шлюпок. Расположившиеся неподалеку холмы, седловины которых тоже успела оккупировать белая мгла, выглядели холодно и одиноко, словно аристократы, вынужденные мириться с близким соседством низших сословий. Нависшее мрачное небо хмурыми бровями зловещих грозовых облаков как будто намекало, что готово мощным зарядом ливня смыть с холста земли этот скучный пейзаж, чтобы затем солнце своей золотистой кистью нарисовало что-нибудь более жизнеутверждающее. Темная башня маяка, венчавшая вершину самого высокого из холмов, выглядела черной даже на фоне угрюмых дождевых туч. Ей, казалось, не хватает огненного глаза Саурона сверху, чтобы картина выглядела уже окончательно завершенной. И «глаз» этот мог бы загореться (на то и маяк, в общем-то), не будь сие сооружение полностью заброшенным.

Последнее я откуда-то знал совершенно точно, хотя был в этой местности впервые, а признаки запустения маяка с такого расстояния, да еще при столь скудном освещении заметить не так просто.

Идти по крупной гальке не особенно удобно, но выбирать мне не приходилось: склоны холма, на котором располагался маяк (а именно к нему я и направлялся), были весьма круты, а тот единственный, доступный для подъема, как раз и находился со стороны пляжа. Мне мимоходом подумалось, что маяк построили как-то не слишком удачно, но мысль эта тут же исчезла, когда зрение мое выхватило спускающуюся с холма человеческую фигуру. Это показалось мне странным: несмотря на наличие строений и лодок, люди на этом пустынном берегу казались элементом совершенно чужеродным, никоим образом не вписывающимся в местный пейзаж. Но человек, тем не менее, спускался. Точнее, спускалась, ибо, приглядевшись, я уловил в движущейся навстречу фигуре женские очертания. И чем больше мы сближались, тем более знакомой она мне казалась.

Между нами осталось не более двух десятков метров, когда мое привыкшее к сумраку зрение, смогло, с грехом пополам, различить черты ее лица… То ли удивление оказалось слишком сильным, то ли как раз в этот момент мне под ногу подвернулся особенно крупный камень, но я едва не упал, а вывернувшуюся под критическим углом лодыжку прострелила вдруг острая боль. Отрицательная волна, впрочем, удержалась внутри, а положительная — напротив, принялась за работу и согрела мою ногу, залечивая полученную травму. Я замер на месте, во все глаза разглядывая женщину, спустившуюся с холма. У самой кромки гальки она тоже остановилась, и теперь я уже точно мог сказать, что знаю ее очень хорошо.

— Алена?!

— Не совсем. — По лицу моей сестры пробежала улыбка, но голос так и остался неузнанным. — Впрочем, «братец», теперь это уже не имеет значения. Нам двоим в этом мире стало слишком тесно, и эту проблему надо решить.

Глаза ее полыхнули расплавленным золотом, которое тут же сменилось багрянцем догорающих углей.

— Мы оба знаем, чем закончится наша встреча, не так ли? — произнесла «Алена», причем на сей раз в ее голосе не было ничего не только от моей сестры, но и от человека вообще.

Она повела рукой в стороны, и за спиной ее словно из воздуха возникло около десятка угольно-черных уродливых фигур. Кромешники! И не из последних, судя по моим ощущениям, а от Силы, исходившей от самой «Алены», у меня аж зубы заныли.

Что-то тут не так… Еще рано… Нелогично… Словно кто-то здоровенными ножницами вырезал большой фрагмент моей жизни, а меня перенес в кусок, что находился по ту сторону выреза. Сон или?.. Впрочем, есть безотказный способ проверить.

Я всегда запоминаю свои сны. Наверное, потому, что жизнь поставила меня перед необходимостью их контролировать. Время, когда я, пробуждаясь после кошмаров, разносил часть квартиры спонтанным эмоциональным выбросом, давно осталось в прошлом. Теперь я контролировал в своих ночных грезах все и вся, кроме, разумеется, техснов, которые Моргана именовала пророческими видениями. Впрочем, тесны за мою недолгую карьеру Э-мага посещали меня всего дважды: тогда, на Байкале, перед встречей с Алисой и позже, в Норвегии, когда по наши души заявился весь Конклав с парочкой снайперов в придачу.

Какой случай был сейчас, мне еще только предстояло выяснить. За последние три года я успел четко усвоить основной закон контроля сновидений: тут главное — понять, что ты спишь. Для этого нужно не так уж много: приучить себя регулярно сравнивать происходящее с тем, что может случиться в реальной жизни. Правда, за эти годы реальная моя жизнь ушла в такую область, которую я раньше мог почитать исключительно принадлежностью фантастической литературы или кино. И все же один верный способ был — при всех моих новых способностях, летать я пока так и не обучился. Во сне же достаточно было лишь захотеть — и я взмывал над поверхностью земли.