Так, почти ничего и не съев, Света отнесла поднос и поспешно сбежала из столовой. До следующей лекции было еще полчаса, Света нашла себе в кампусе укромную скамеечку, от души покурила и почти успокоилась.

На второй половине занятий, на которую Света, замечтавшись, конечно, опоздала, им раздали какие-то бумаги, которые оказались описанием ролей, которые им предстояло разыгрывать на всех последующих занятиях, и ситуаций, в которых им следовало действовать, и целей, которых следовало добиться от оппонентов по переговорам. Это было интересно и совсем даже не страшно, тем более что их отпустили изучать материал до конца дня.

Вечером в номер ей позвонила Лена, сказала, что дети в порядке и Нина решила им все задачи по математике. Света пожаловалась на голод и излишнее внимание.

— Жри и не забивай себе голову всякими глупостями, дура! — отреагировала Лена: — А то ног таскать не будешь!

Все три последующих дня они в своей группе играли в деловые игры, причем Света была то руководителем фирмы, то переводчиком, то консультантом, и все было очень забавно и весело — Света обнаружила, что с английским у нее очень неплохо, гораздо лучше, чем у того болгарина, с которым ее все время объединяли, наверное, по языковому принципу. Кроме того, ей очень понравилось быть начальником, — оказывается, отдав львиную часть своей власти девчонкам из отдела, она упустила много приятных моментов. Власть оказалась очень, очень занятной игрушкой…

К концу третьего дня она вошла во вкус получения образования, но оно как-то совершенно неожиданно закончилось. Их группу по-быстрому сфотографировали, велев сказать «чи-и-из»; выдали цветные листочки с профилем королевы и текстом об окончании академии, тяжеленную папку с документами, которую Свете сразу же захотелось выбросить, и выселили из общежития прямо днем.

До самолета было почти шесть часов, погода была сухая и теплая, и Света, хоть и без комфорта — с тележкой на поводке, — немного погуляла по Лондону, тратя то, что осталось у нее от транспортных передряг и походов в дорогущую академическую столовую.

…Небритый Толька встретил ее в аэропорту поспешным поцелуем в щеку и вопросом:

— Много валюты осталось?

«Вот я и дома», — подумала Света. Впереди были выходные, за которые предстояло ударно ликвидировать все катастрофические последствия своего отсутствия, попутно выслушивая, что она — сука и проститутка, бросившая семью ради шастанья по чужим мужикам.

В понедельник Алексашин попросил ее остаться после планерки, расспросил для приличия об академии и дал ей необычное поручение: изготовить для его приближающегося юбилея несколько шутливых плакатиков, которыми он будет отвечать на приветствия по случаю пятидесятилетия, отмечающегося через несколько дней, — в отделе стоял издательский мини-комплекс с цветным принтером, и все праздничные задания автоматически сбрасывались к ним.

На всей фирме было затишье — грядущая смена руководства и курса не стимулировала личную инициативу членов коллектива.

Света, расспросив Лену, негласно оставшуюся за начальника, о делах, села срочно рисовать плакатики для алексашинского юбилея. Ничего путного в голову не приходило, поэтому она просто набрала готовый текст и стала экспериментировать со шрифтом и размерами.

— Что за чушью вы заняты? — без обиняков спросила скучавшая без дела и поэтому агрессивная Нина.

— А это для Алексашина… — сказала Света.

Нина хмыкнула, как всегда, когда сталкивалась с проявлениями бездарности и отсутствием творческого подхода, и затихла, что-то делая на своем компьютере. Света слышала только чирканья «мышью» и невнятные звуки, издаваемые Ниной. Наконец, она закончила и выдала что-то на печать.

— Вот это, может, получше будет? — спросила она несколько спесиво, показывая Свете цветной рисунок, сделанный в программе «пейнтбраш».

На желтом фоне нарочито неаккуратными, какими-то хамскими буквами, как углем на заборе, было намалевано: «А за «козла» вы мне ответите!»

Света долго смеялась, но передать Алексашину этот и другие, в этом же стиле сделанные рисунки решилась только через пару дней, когда, намучившись, ничего сколько-нибудь забавного или смешного сделать не смогла.

Нина нарисовала еще кучу всяких хулиганских примочек вроде «Отдзынь, плесень!» или «Не стой над душой, проходи стороной!» с изображением отверстий от пуль или отпечатка босой ноги. Были, правда, и лирические плакатики, с яркими, как бы детской рукой намалеванными цветами и отмашками вроде «Ах, полноте!», или отпечатком пухлых дамских губ и призывом «Ну, подойди!».

— Давайте я сама отнесу, если вы боитесь, — говорила все это время Нина. — Он оценит! Почему вы об Александре Алексеевиче такого низкого мнения? Чувство юмора у него есть. Не будь он директором и пьяницей, очень даже приличный был бы человек…

Нина говорила, что она, как истинный Водолей, не терпит начальства по определению — дело только в степени неприятия, — и Свете придется с этим смириться. Света понимала, что Нина шутит, и не сердилась.

Алексашин просто зашелся от восторга, когда Света показала ему Нинину «коллекцию». Он, отстранившись, поглядел на Свету с восхищением во взоре.