— Так… я не знаю, что сказать. Спасибо, вождь. Это многое значит. Дохерища, многое. Если б я стал хоть одной десятой того, кем был он, был бы тогда рад до невозможности…

— Да и хер с ним. Скажи, что берёшься — и всё. Мне нужен кто-то, на кого можно рассчитывать, а ты по жизни действуешь так, как поступали исстари. Ты мужик правильный, прямой, как стрела, здесь таких немного осталось. Скажи, что берёшься — и всё. — Внезапно, его взгляд стал каким-то странным. На губах какая-то неприглядная слабость. Если бы Утроба не знал заранее, он бы назвал это страхом, и неожиданно его осенило.

У Доу нет никого, к кому можно повернуться спиной. Нет друзей — лишь прислужники за страх, но зато целые горы врагов. Нет выбора — лишь довериться едва знакомому человеку, ибо тот напомнил ему старого товарища, давным давно вернувшегося в грязь. Цена великого грозного имени. Урожай прожитой черной жизни.

— Конечно, берусь. — Вот слово и сказано. Может быть, на миг он ощутил сочувствие к Доу, как ни безумно это звучит. Может быть, он понимал, как одиноко быть вождём. А может угольки собственных честолюбивых устремлений, которые, как он думал, давно истлели у могил братьев, вспыхнули в последний раз, когда Доу разбередил их. В любом случае слово сказано и его уже не поймать. Сказано, не думая, правильное ли это решение. Для него, для дюжины, хоть для кого-нибудь — и у Утробы сразу же появилось отвратительное предчувствие, что он совершил страшную ошибку. — Только пока идёт битва, — добавил он, откатываясь назад настолько быстро, насколько мог. — Я закрою брешь, пока ты не найдёшь кого-нибудь получше.

— Молодцом. — Доу протянул руку, и они обменялись рукопожатием, и когда Утроба снова поднял взгляд, то упёрся в ту же волчью ухмылку, без следа страха или чего подобного. — Ты принял правильное решение, Утроба.

Утроба смотрел, как Доу идёт вверх по склону обратно к камням, гадая взаправду ли тот позволил соскользнуть своей жестокой маске, или всего лишь примерил на себя мягкую. Правильное решение? Неужели Утроба только что согласился стать правой рукой одного из самых ненавистных людей в мире? Человека, у которого врагов больше чем у любого другого в этой стране, где у каждого врагов через край? Пообещал ценою жизни охранять человека, который ему не особо-то и нравится? Он простонал.

Что по этому поводу скажет дюжина? Йон с громоподобным лицом покачает головой. Дрофд поднимет полные боли глаза и спрячет взгляд. Брак покрутит у виска своим… Брак вернулся в грязь, с содроганием вспомнил он. Чудесная? Мёртвые, ведь же ей придётся…

— Утроба. — И вот и она, легка на помине.

— А! — сказал он, отшагивая в сторону.

— Как морда?

— Э… ничего… наверно. Остальные как? Ничего?

— Йон занозил руку осколком и стал злюка злюкой. Хуже обычного, но жить будет.

— Хорошо. Это… хорошо. В смысле, что остальные ничего, я… не про осколок.

Её брови втянулись, понимая, что что-то не так — нетрудно догадаться при его плачевной попытке это скрыть.

— Чего хотел наш достославный хранитель?

— Он хотел… — Утроба немного пошевелил губами, прикидывая, как лучше оформить, но котях остаётся котяхом, как его ни оформляй. — Он хотел предложить мне место Полноги.

Сейчас она со смеху оторвёт себе задницу. Но она лишь сузила глаза.

— Тебе? Почему?

Хороший вопрос, он как раз начинал об этом думать.

— Он сказал, я — правильный мужик.

— Ясно.

— Он сказал… я напоминаю ему Тридубу. — И как только слова отзвучали, он осознал, каким тупоголовым ухарем должен сейчас казаться.

Тут уж она наверняка над ним расхохочется. Но она лишь сильнее сузила глаза.

— Ты тот, на кого можно положиться. Всяк об этом знает. Но мне видятся причины и поважнее.

— Типа чего?

— Ты был близок к Бетоду и его клану, а до него к Тридубе, и возможно, Доу считает, что с тобой заимеет кое-каких друзей, кем ещё не успел обзавестись. Или, как бы ни обернулось, не заимеет кое-каких врагов. — Утроба посмурнел. Это — причины повесомее. — Типа того, а ещё он знает, что Вирран пойдёт за тобой повсюду, а Вирран как раз тот, кого здорово иметь за спиной, когда всё вокруг становится страшным. — Бля. Она дважды права. Она сходу всё просекла. — И зная Чёрного Доу, всё станет страшным наверняка… Что ты ему ответил?

Утроба скорчил рожу.

— Я сказал да, — и следом выпалил, — только пока идёт битва.

— Ясно. — По-прежнему, никакого гнева, равно как и удивления. Она просто глядела на него. А он волновался бы куда меньше, заедь она ему по роже. — А с дюжиной что?

— Ну… — Стыдно признаться, её-то он и не брал в расчёт. — Пожалуй, возьму вас с собой, коли ты согласна. Или ты хочешь назад в деревню, к семье и…

— Уйти на покой?

— Айе.

Она прыснула.

— Трубка, крыльцо и закат над водой? Это твоё, не моё.

— Тогда… выходит, пока что дюжина твоя.

— Ладно.

— Ты даже не станешь полоскать мне мозги?

— По поводу?

— Для начала, что я положил на собственный совет. Как надо жить, пригнув голову, не высовывать шею, следить, чтоб никто в команде не умер. Как старым коням не перескочить новые изгороди, тра-ля-ля…

— Об этом сказал бы ты. Я не ты, Утроба.

Он сморгнул.

— Наверно, нет. Так ты думаешь, я поступил правильно?

— Поступил правильно? — Она отвернулась с проблеском усмешки. — Ну ты вообще даёшь. — И она вразвалочку направилась на гребень, в сторону Героев, расслабленно опустив руку на рукоять меча, оставляя его здесь, на ветру.