От самой мысли о еде Ручья затошнило. Он хватанул меч, а затем осознал, что здесь негде его применить. Не похоже, чтобы ему досталось место у частокола, в стене щитов, или вообще где-нибудь ещё. Он посмотрел на лестницу, затем на окно, сжимая и разжимая пустой кулак. — Что делаем?

— Ждём. — Поток втянул по ступеням свою негнущуюся ногу на чердак. Кольчуга сверкала росой на его плечах. — Долгорукий поставил нас держать два дома, этот и тот, через улицу. Я буду там.

— Будешь там? — Ручей осознал, что проговорил испуганно, словно ребёнок спрашивает маму, неужели она и вправду собирается оставить его в темноте. — Сам видишь, некоторым нашим мальчишкам необходим мужчина, присматривать…

— Вот вы с Терпилой ими и будете. Веришь, нет — но ребята во втором доме ещё зеленее вас.

— Добро. Будем. — Ручей провёл всю последнюю неделю ропча на вечно околачивающегося рядом, осаживающего его Потока. Теперь же, при мысли об уходе бывалого товарища, он готов лишь ещё сильнее запаниковать.

— Здесь вас будет пятеро, и ещё пятеро в том доме. Других пацанов с раздачи оружия. Покамест главное — плотней укрепиться. Нижние окна забейте, чем только сможете. У кого есть лук?

— У меня, — ответил Ручей.

— И у меня. — Терпила поднял свой.

— У меня есть праща, — в надежде сказал Колвинг.

— Ты с ней как, ничего? — поинтересовался Терпила.

Мальчик грустно покачал головой.

— Всё равно у окна ей не помашешь.

— Так нафига про неё трепаться? — огрызнулся Ручей, ощупывая собственный лук. Его ладонь вся вспотела.

Поток прошёл к двум узким окошкам и указал на реку.

— Может статься, мы сдержим их за оградой, но на случай, если нет — мы строим щитовую стену на мосту. Если мы и там их не удержим, что ж, все кто с луками — начинайте стрелять. Однако, осторожно, не попадите в спину нашим, угу? Лучше не стрелять вообще, чем рисковать убить своего, а когда играет кровь, часто трудно заметить разницу. Остальные, кто внизу, будьте готовы отбить их от дома, если они доберутся сюда через площадь. — Стоддер закусил толстую нижнюю губу. — Не унывайте. Не доберутся, а даже если и так, то угодят в суровый оборот. Долгорукий сумеет дать сдачи, можете биться об заклад. Так что если они попытаются пролезть внутрь, просто не пускайте их, покуда не придёт подмога.

— Не пускать, — продудел Брейт, радостно коля в никуда своим копьём-палкой. По виду, он не смог бы им отогнать и кошку от цыплят.

— Вопросы? — По ощущениям, Ручей был без малейшего понятия, что надо делать, но один вопрос едва ли заполнит пустоту, и поэтому он молчал. — Ну, значит, добро. Если удастся, вернусь проверить. — Поток похромал к лестнице и был таков. Они остались сами по себе. Ручей снова поплёлся к окну, посчитав, что лучше так, чем ничего не делать. Но, насколько он сумел разобрать, там всё оставалось по-прежнему.

— Они уже за оградой? — Брейт привстал на цыпочки, пытаясь заглянуть за Ручьёво плечо. Его голос звенел от возбуждения, глаза разгорелись, как у мальчишки, которому не терпится узнать, что же ему подарят на день рождения. Его голос звучал так, как должен был чувствовать себя сам Ручей в преддверие битвы. Но он чувствовал себя иначе. Он чувствовал тошноту и жар, вопреки дующей в лицо сырой прохладе.

— Нет. А разве тебе не положено быть внизу?

— Пока их нет — не положено. Ведь не каждый день такое увидишь, правда?

Ручей оттёр его локтем.

— Свали и всё! От твоей вони меня мутит!

— Ладно, ладно. — Брейт прошаркал прочь, обиженно косясь, но Ручей был не в состоянии изливать приязнь. Лучшее, что получалось — не изливать завтрак, которого он не ел.

Терпила стоял у другого окна, с луком через плечо.

— Думал, ты будешь рад. На подходе твой шанс стать героем.

— Я рад, — отрезал Ручей. А также вконец не обосраться.

Мид устроил свою ставку в общем зале постоялого двора, просторном, по меркам Севера, как дворцовая палата, вдвойне высоком и с галереей на уровне второго этажа. Его и украшали всю ночь как дворец — роскошными гобеленами, наборными сервантами, позолоченными подсвечниками и всем прочим, подобающим личной резиденции лорда-губернатора убранством, за чудовищную цену перевезённым в повозках через пол-Севера. В углу примостилась пара скрипачей и, щёгольски улыбаясь друг другу, выпиливала бойкую камерную музыку. Работящие слуги Мида даже взгромоздили три непомерных картины маслом: два полотна, воссоздающие великие битвы Союзной истории, и, невероятно — сердито глядящий с высока портрет самого Мида в старинных доспехах. Финри некоторое время смотрела на него раскрыв рот, понятия не имея, смеяться ей или плакать.

Большие окна выходили на юг, на порабощённый сорняками двор, на восток, через усыпанные крапинками деревьев поля в сторону задумчивых чащ, и на север, где стоял городок Осрунг. Все ставни были распахнуты настежь, и по комнате плыл прохладный ветерок, путая волосы и перебирая бумаги. Офицеры сгрудились у северных окон и рьяно ловили взглядами обрывки штурма. Посередине Мид, в режущем глаз мундире алого цвета. Когда Финри мягко подошла к нему, он покосился и легонечко, неприязненно, усмехнулся, как брезгливый едок, выискавший насекомое в салате. Она ответила цветущей улыбкой.

— Можно мне позаимствовать вашу подзорную трубу, ваша милость?

Он кисло подвигал губами, но, оказавшись заложником этикета, вручил её.

— Конечно.

Дорога изгибалась к северу, грязная лента на грязных полях, запруженных раскинувшимся лагерем — палатки высыпали беспорядочно, будто проросшая за ночь грибница. За ними была земляная насыпь, что люди Мида накидали по темноте. За нею, сквозь дымку тумана и мороси, она едва различила частокол ограды Осрунга, пожалуй, даже с намёком на прислонённые осадные лестницы.