Её воображение заполнило пробелы. Шеренги марширующих воинов с приказом вперёд, на бревенчатую стену, мрачнолицых и решительных под ливнем стрел. Раненых волокут назад или бросают там, где они упали. Валятся камни, лестницы сталкивают с частокола, людей режут, как только им удаётся перелезть на настил, кричащих, сшибают копьями, и они бьются оземь внизу.

Хотелось бы знать, где среди всего этого играет в героя Хэл. В первый раз она почувствовала за него укол тревоги, холодную дрожь по плечам. Это не игра. Она опустила подзорную трубу Мида, закусывая губу.

— Где черти носят Ищейку с его оборванцами? — требовал ответа у капитана Хардрика лорд-губернатор.

— По-моему на дороге они были позади нас, ваша милость. Его разведчики наткнулись на сожжённую деревню, и лорд-маршал отпустил его разобраться. Они должны появиться здесь через час или два…

— Само собой. На его всезнающее пожатие плечами можно положиться, вот только когда на носу битва — что-то его не видать.

— Северяне по природе коварны, — бросил кто-то.

— Трусливы.

— Их присутствие лишь замедлило бы нас, ваша милость.

— Вот это верно, — фыркнул Мид. — Прикажите поднять в атаку все подразделения. Я хочу сокрушить их. Я хочу стереть в пыль этот город, и пусть каждый не спасшийся бегством северянин будет убит.

Финри не смогла удержаться.

— Разве не было б мудро оставить в тылу хотя бы один полк? Насколько я понимаю, леса к востоку не слишком тщательно…

— Вы взаправду считаете, что не прогадаете с замыслом, заменить меня вашим мужем?

Настала невозможно долгая пауза, во время которой Финри прикидывала, быть может она видит сон.

— Умоляю вас…

— Разумеется, как человек он вполне приятен. Храбр и честен, и всё прочее, о чём любят ворковать жёны. Но он дурак, и что ещё хуже, сын знаменитого изменника и впридачу женат на ведьме. Его единственный влиятельный друг — ваш отец, а дни вашего отца под солнцем измеряются скромными цифрами. — Мид говорил мягко, но не настолько мягко, чтобы его нельзя было легко расслышать. У одного молодого капитанчика от неожиданности отвисла челюсть. Кажется, Мид не столь уж тесно связан узами этикета, как она полагала.

— Я пресёк попытку Закрытого совета помешать мне занять место лорда-губернатора после брата, вы знали об этом? Закрытого совета. Вы в самом деле думаете, что какая-то солдатская дочка сможет преуспеть там, где потерпели неудачу они? Ещё один раз обратитесь ко мне без должного уважения, и я раздавлю вас вместе с вашим мужем как мелких, настырных, надоедливых вшей, коими вы и являетесь. — Он невозмутимо выдернул трубу из её обмякшей руки и направил на Осрунг, совершенно так, как если бы он ничего не говорил, а её вообще не существовало.

Финри полагалось выпалить какой-нибудь едкий ответ, но единственной вещью, пришедшей на ум, была неудержимая тяга врезать кулаком по стеклу подзорной трубы Мида и вогнать её тонкий конец ему в череп. В комнате стало отвратительно ярко. Скрипки резали уши. Лицо горело, как от пощёчины. Ей удалось лишь сморгнуть и смиренно удалиться. На другую сторону комнаты она плыла, казалось, совсем не перебирая ногами. Парочка офицеров, смотревших как она идёт, что-то пробормотали промеж себя, очевидно, участвуя в её безответном унижении и, несомненно, тоже им наслаждаясь.

— Вы здоровы? — спросила Элиз. — Вы бледновато выглядите.

— Я чувствую себя превосходно. — Точнее сказать, кипела яростью. Оскорблять её это одно, и ладно, она это заслужила. Оскорблять же мужа с отцом — дело совершенно другое. Такое, за которое старая гадина заплатит сполна, поклялась она.

Элиз придвинулась ближе.

— Что мы сейчас будем делать?

— Сейчас? Сидеть здесь как примерные девочки и рукоплескать, пока идиоты громоздят гробы.

— Ох.

— Не волнуйся. Попозже тебе дадут всплакнуть над раной-другой, а, если тебя обуяла печаль, то похлопай ресничками об ужасной никчемности всего этого.

Элиз сглотнула и посмотрела в сторону.

— Ох.

— Вот именно. Ох.

Итак, шла битва. У Ручья с Терпилой всегда было мало что сказать друг другу, и как только первые союзные стали с боем пробиваться за частокол, они не проронили ни слова. Лишь стояли у окон. Ручью хотелось, чтобы рядом оказались друзья. Или чтобы он усерднее старался сдружиться с парнями, которые оказались рядом. Но было уже слишком поздно.

В его руке лук, стрела наложена и тетива готова к бою. Она у него наготове уже более получаса, но нет никого, в кого бы он мог выстрелить. Ничего, что бы он мог поделать, только смотреть, и потеть, и облизывать губы, и смотреть. Сначала он всё ждал возможности разглядеть побольше, но теперь дождь истощился, показалось солнце, и вышло так, что Ручью стало видно гораздо больше, чем ему бы хотелось.