Опершись на локоть, она через силу состроила лучезарную улыбку.

— Итак, наступила последняя ночь, которую нам придется провести здесь, — заговорила она, решив затронуть эту тему до того, как Рейф сам вспомнит о ней. — Ты можешь подумать, что я веду себя глупо, но мне уже кажется, что эта комната стала моим домом.

Рейф накрутил один из ее локонов на свой палец.

— Нет, не думаю, что ты поступаешь глупо. Я сам безумно полюбил эту тесную комнатку, если не считать страшно неудобного матраса. Генриетта, ты подумала о том, что теперь станешь делать?

Ее сердце отчаянно забилось. Она пыталась обуздать страх, ухватиться за свои принципы, но вдруг все это показалось не столь уж прочно. Рейф не любит ее. И не женится. Он ведь сам говорил, только она не слушала. Неужели он пытается вежливо отделаться от нее? Безумное удовольствие от любовных утех исчезло, точно вор с места преступления.

— Не знаю, — ответила Генриетта. — Хотя леди Ипсвич и вернула мне мое доброе имя, сомневаюсь, что она даст мне рекомендацию, а без нее я вряд ли смогу найти новое место.

— Должен признаться, за последние дни я привык к роли твоего защитника.

— О! — Ее сердце замерло, затем забилось быстрее. Теперь ей стало совсем плохо. Генриетта не осмеливалась тешить себя надеждами, но все равно надеялась. Она выпрямилась, чтобы лучше разглядеть его лицо. Темно-голубые глаза. Едва заметную улыбку. О боже, умоляю тебя. Прошу.

— Пока мне не очень-то хочется отказываться от такой роли, — добавил Рейф.

Лишь пока! Если бы Генриетта стояла, она бы не удержалась на ногах и рухнула на пол. Что бы Рейф ни имел в виду, это носило временный характер.

— Лишь пока? — Ее голос прозвучал так, будто ее душили. Ей действительно казалось, что ее душат. — Что ты хочешь этим сказать?

— Ты говорила, что не желаешь возвращаться в Ирландию к родителям. Надеюсь, ты не передумала?

— Нет, не передумала, но…

— Из того, что ты сказала, следует, что у тебя нет других родственников, которые могли бы пристроить тебя?

— У меня есть тетя, сестра мамы, но…

— Это, наверное, брюзгливая старая вдова, ведущая монашескую жизнь за городом в обществе кошек.

— Ну, в действительности она…

— Нет, надо будет найти тебе жилье в Лондоне, пока не вернутся твои родители. Ясно, что тебе нельзя жить у меня. Хотя меня так и подмывает предложить тебе такой вариант, понимаю, это непристойно.

Рейф нахмурился, постукивая пальцами по одеялу.

— Придумал! — Как это раньше не пришло ему в голову? — Я нашел идеальный выход.

— Какой именно? — Снова появилась надежда, смутная надежда, вспыхнувшая, точно огонек свечи, подхваченный сквозняком. — Что ты придумал, Рейф?

— Моя бабушка.

— Твоя бабушка? — Лицо Генриетты вытянулось. — Какое отношение твоя бабушка имеет ко мне?

— Ей пошел уже девятый десяток, и, по-моему, она очень истосковалась по обществу.

— Мне кажется, она не из тех, кому нужна собеседница, — с сомнением отозвалась Генриетта, мысленно составив довольно точный портрет вдовствующей графини. — И даже если бы она в этом нуждалась, я не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.

— Генриетта, не будь такой бестолковой. Я думаю, ты станешь для нее идеальной собеседницей. Вы обе высказываете свои мнения без обиняков, к тому же не лезете за словом в карман. Большую часть года моя бабушка живет в Лондоне. Я мог бы навещать ее чаще… как-никак, единственная близкая родственница, — говорил Рейф, все больше увлекаясь этой мыслью. — Хотя бабушка в преклонном возрасте, она страшно независима и гордится тем, что все время получает приглашения на разные мероприятия. — Он так увлекся своей затеей, что не обратил внимания на полное ужаса лицо Генриетты. Та стала догадываться, что именно он предлагает ей. — Ты не будешь привязана к ее юбке, у нас с тобой будет много времени для наших… наших… для того, чтобы бывать вместе. Тебе надо будет познакомиться, с Лондоном, — заключил Рейф, довольный собой. — Разве не здорово, что я возьму на себя роль твоего наставника? Ну, что скажешь?

Генриетта ничего не ответила, не веря тому, что услышала. Плохо она разобралась в его характере. Он предлагал то, что выглядело как непристойный намек. Гнусное предложение. Ничем не отличалось… от того, что мог придумать повеса!

— Генриетта. Что ты думаешь?

— Даже не знаю, что и думать, — ответила она, моля Бога, чтобы Рейф сам сказал что-нибудь, чтобы она разуверилась в своих мыслях о нем.

— Я не хочу отпускать тебя. Пока не хочу. Ты мне стала… Генриетта, ты должна знать, что не безразлична мне. Я тоже думаю, что не безразличен тебе.

Генриетта уставилась на него, ничего не понимая. Рейф понятия не имел, как она любила его. Совсем ничего не понимал. Как это она недооценила его — ведь он изо всех сил стремился обуздать свои чувства. Предупреждал ее. Она сама во всем виновата.

— Генриетта?

— Ты хочешь, чтобы я стала твоей любовницей?

— Нет! Я бы не посмел…

— Тогда что же ты предлагаешь?

— Я всего лишь хотел… я хочу… я подумал, что тебе хочется… — Рейф пригладил волосы и помрачнел. Все шло не так. — Я просто хочу, чтобы это не кончалось.