— Как же мне вырваться из этого?

Им слишком сильно завладело чувство вины, он зашел так далеко, что ей не образумить его. Она могла протянуть спасательный круг, но если он не ухватится за него, а она отпустит, то тоже устремится в бездну.

— Я не знаю, как сделать это, — ответила Генриетта с безграничной печалью. — Извини. Я всем сердцем желаю дать совет, но не могу, и поэтому мне кажется, что мы оба должны быть приговорены к пожизненному несчастью.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я думала, ты все понял, — устало сказала она. — Я люблю тебя. — Слова, которые ей так хотелось произнести, прозвучали бесцветно и глухо. — Я никогда не смогу быть счастливой без тебя. Наказывая себя, ты наказываешь меня.

— Генриетта! Не говори так.

— Не беспокойся, больше не скажу. Я понимаю, что моя любовь для тебя ничего не значит, но она мне дорога. Я не позволю тебе уничтожить ее.

— Я не это имел в виду, хотел сказать… я хотел сказать… я просто…

— Прости. Я больше не в силах вынести это. Просто не могу. Мне хотелось бы помочь тебе, и чтобы ты сам помог себе, чтобы мы оба желали этого. О боже, Рейф, ты даже не понимаешь, как я этого хочу, а ты не можешь дать мне этого. Я же не могу жить так, как ты предлагаешь… разве не видишь, сколь безнадежно наше положение? — Ее голос осекся. Не осталось надежды. Она опустошена, но даже не чувствует боли. Ее руки и ноги окоченели под бременем слов Рейфа. Она почувствовала в груди свинцовую тяжесть, нахлобучила шляпку на голову. Горючие слезы жгли ей глаза. — Пожалуйста, отвези меня домой.

— Генриетта.

Она была похожа на человека, потерпевшего крушение всех надежд. Рейф ее такой никогда прежде не видел. Ему не хотелось, чтобы все закончилось таким образом. Это не походило на окончательный разрыв отношений, который он задумал. Он сам не знал, чего хотел. Но она уже открыла дверь и стала спускаться, еле держась за начищенные до блеска перила. Она уходила, и, похоже, Рейф уже не мог остановить ее. У него иссяк запас слов, хотя он чувствовал, что здесь что-то не так.

В экипаже оба молчали. На Беркли-сквер Генриетта вышла из фаэтона, не попрощавшись. У нее не хватило сил взглянуть на Рейфа. Она боялась не выдержать и разрыдаться. Ей так не хотелось терять самообладание. Она быстро направилась в свою спальню и с облегчением узнала, что тети Гвендолин нет дома. Та отправилась на ужин к Эмили Каупер, у которой собирались приверженцы Каннинга.

Генриетта сказала горничной, чтобы ее не тревожили до утра. Затем сбросила платье и забралась в постель в нижнем белье. Спрятав голову под подушкой, ждала слез, но их не было. Они жгли глаза и веки, но не текли. Генриетта ощущала ледяной холод и дрожала под горой одеял. Слова, мысли и чувства покинули ее, она прислушивалась к тиканью часов, к биению сердца, казалось, будто каждый стук возвещает еще одну маленькую, страшно мучительную смерть.

Рейф вернулся на Маунт-стрит, даже не заметив этого. Он едва избежал не одного опасного столкновения. Отпустив вожжи, потребовал у изумленного грума, чтобы ему немедленно привели свежую лошадь. Он расхаживал по ступеням передней лестницы, сжимая в одной руке хлыст, в другой бобровую шляпу. Его лицо было хмурым как ночь. Какой-то знакомый уже собирался снять перед ним шляпу, но поздоровался и перешел на другую сторону улицы, избегая встретить его взгляд. Знакомый уже раз видел такое выражение лица Рейфа, и ему не хотелось повторить прежний опыт и испытать на себе его последствия. Дежуривший поблизости мальчик, который в подобных случаях обычно получал от Рейфа шесть пенсов, предпочел спрятаться за колонной соседнего дома. Не обращая внимания на неподходящую для верховой езды одежду, Рейф вскочил на лошадь, нелюбезно отпустил грума и пустил гнедую легким галопом, что было бы опасно, не будь он отличным наездником, и направился к Гайд-парку.

В это время было относительно тихо. Не обращая внимания на запреты, Рейф отпустил резвую лошадь, предоставив ей полную свободу. От галопа у всадника и лошади захватило дух, как и у нескольких возмущенных прохожих. Наконец он остановил лошадь. И всадник, и скакун тяжело дышали. Легче не стало.

Черт подери, что с ним не так? Что же, черт побери, случилось?

Рейф хотел, чтобы Генриетта все поняла. И она поняла все очень хорошо. Эта мысль вызвала гнев, и он совершил еще один круг вдоль парка, на этот раз пустил лошадь так, что можно было свернуть шею.

Окончательный разрыв не получился, и рана, казалось, никогда не заживет. Все гораздо хуже. Столь мрачного расположения духа он давно не ведал. Будущее казалось беспросветным. Прошлое — столь же туманным, омраченным прозрениями Генриетты. Рейф чувствовал себя так, будто Генриетта забрала часто читаемую книгу и переписала ее.

Еще один круг, на этот раз легким галопом. Он вернулся на Маунт-стрит. По бокам лошади струился пот. Вся беда с Генриеттой — одна из бед — заключалась в том, что она никогда не врала. Никогда.

Сомнение засело в его голове, порождая вопросы, которые ему не хотелось задавать, тем более отвечать на них. Усевшись в любимом кресле с подголовником в библиотеке нижнего этажа, окруженный древними томами, которые его предки приобретали скорее с целью заполнить полки из орехового дерева, нежели просвещаться, Рейф намеревался воскресить в воображении прошлое, которое так долго прятал в глубинах своего сердца. Но это напоминало попытку собрать не подходившие друг другу кусочки головоломки. Все представало в искаженном свете. Смутно. Нарисовалась совсем другая картина.