Что касается последнего, то здесь мнение заведующего единодушно разделяли все мои коллеги. Они искренне сочувствовали мне. И успокаивали.

— Отсутствие чувства юмора — это, конечно, трагедия, — часто повторял Семен Крутоверхий, — по не такая, как, например, у моего дядьки — он с детства клептоманией страдает.

Машинистка Оксана всегда меня горячо защищала:

— А зато у него чувство ответственности есть!

Откровенно говоря, я и сам страдал от того, что был к отделе белой вороной. И когда наш интеллектуал Вализа предложил мне познакомиться с психиатром, который, по его утверждению, специализируется на вот таких закомплексованных, как я, слова благодарности застряли у меня от волнения в горле.

Врач-психиатр, заполняя карточку, заставил меня подробно рассказать все, что я знал о болезни своих предков. Поинтересовался, не падал ли я с высоты более трех метров и не было ли на работе потрясений, связанных с моим продвижением по службе.

— Слишком быстрое продвижение, кстати, точно так же, как и слишком медленное, одинаково плохо влияют на чувство юмора, — объяснил он.

Потом начал меня смешить. Показал палец. Высунул язык. Повел меня в комнату, увешанную карикатурами, и, по очереди тыкая в них указкой, спрашивал: «Смешно?.. А это смешно?..» Неожиданно накинулся на меня и стал щекотать…

— Ну что ж, — наконец сказал он, — ваша реакция позволяет предположить, что случай не безнадежный.

Он посоветовал мне больше бывать на свежем воздухе, не переедать, категорически отказаться от спиртного и курения. А на прощание вручил мне синенькие таблетки, которые я должен был принимать три раза в день.

С неделю я старательно выполнял все его предписания. Результат был потрясающий. Когда заведующий начал рассказывать о важности темы, над которой трудится наш отдел, и о том, какой вклад внес лично он в разработку этой темы, я начал хохотать.

— Вы — вклад? — повторял я и снова корчился от хохота.

Заведующий обиженно замолк. И в ближайшие несколько часов не проронил ни слова. А когда под вечер, готовясь к профсоюзному собранию, он начал цитировать фразы из предстоящего доклада, мои приступы смеха повторились.

— Не понимаю, что вас так развеселило? — раздраженно спросил он и снова зачитал вслух отрывок, который ему казался особенно удачным: — «Мы трудимся не покладая рук, чтобы реализовать лозунг: «Сегодня работать лучше, чем вчера».

Я оглядел своих коллег, представил, как они, бедняги, трудятся не покладая рук, и снова затрясся от хохота.

Обиженный заведующий схватил доклад и выбежал из комнаты, а я конвульсивно вздрагивал до тех пор, пока секретарь директора, заглянув в наш отдел, не пригласил всех в актовый зал.

Я сидел на собрании, слушал выступление директора, прикусив язык и до боли в ладонях сжимая подлокотники кресла. Смех душил меня, слезы катились по щекам. Но когда директор назвал наш отдел одним из ведущих в учреждении, я не выдержал и стал так истерически хохотать, что вскоре и все присутствующие, глядя на меня, затряслись от смеха.

— Ну, вот что, — сказал директор, — я не буду продолжать, пока не выведут из зала, — он указал пальцем на меня, — этого хулигана.

Выводить меня не пришлось. Я вышел сам. И выкинул в урну синие таблетки. Пусть уж лучше, решил я, меня упрекают в отсутствии чувства юмора, чем попадать в подобный переплет.

«Дорогой наш земляк, — читал я письмо из родного села, — собрались к тебе в гости. Приедем в воскресенье первым поездом. Хотим посмотреть, как ты там живешь. Очень просим, специально не готовься. Мы люди свои, и нам ничего не надо. Только с тобой повидаться…»

Не надо так не надо. Просили не готовиться, я и не готовился. Поставил на стол, что было дома. Даже немного наливки нашлось.

Сидели за столом и вспоминали:

— А помнишь?..

— А ты помнишь?..

На прощание еще и чайку попил и с бубликами.

— Провожать нас не нужно, — сухо сказал Василий.

Из-за двери я услышал его приглушенный бас:

— Знаете, почему я не хотел, чтобы он нас провожал? Мы ведь еще в буфет заскочим, чего-нибудь там перекусим. А то у этого скупердяя и поесть нечего было…

Мне стало стыдно. Я представил вдруг, как низко пал в глазах своих земляков, каким скаредным показался им. Попробуй догадайся, что им хочется. Хоть бы намекнули! Мигом исправил бы ошибку.

Я был в отчаянии от мысли, что земляки обиделись навсегда.

Но через пару недель пришло от них новое письмо:

«Дорогой наш земляк! В воскресенье опять к тебе наведаемся. И опять убедительно просим: ничего такого не выдумывай. Нам бы только посидеть, поговорить, вспомнить…»

Прочитав эти строки, я кинулся к председателю кассы взаимопомощи. Потом к знакомому — утонченному гурману: