Шрифт:
– Они стоят больше ста рублей. Играем? – сказал Сгущёнкин с вызовом.
Несколько секунд уличные заводилы с недоумением глядели на предъявленные с таким апломбом часы. Им давно было известно: достойнеё и убедительнее всех корчат из себя истинных леди только бывалые шлюхи, а кичатся брутальностью – простаки.
Тот, что зябко переступая зазывал народ, оскалился в улыбке.
– Играем, – с азартом подтвердил зазывала. И «ушастый лягух» раскинул напёрстки, тьфу ты, пластиковые стаканчики. Сгущёнкин был внимателен, сосредоточен и уверен в себе.
Первый проигрыш он списал на случайность. Часы потеряны.
Второй – на иллюзию, и прощай, пальто.
Третья попытка лишила Сгущёнкина ботинок. А он только разгорался и бешено сверкал глазами.
– Ещё! Играем! – визгливо орал он, хорохорился и петушился.
Глаза его от перевозбуждения разъехались в разные стороны, как бывает у хамелеонов, слюна била фонтаном из разрывающихся воплями губ. Он уж и забыл, что хотел или победить или героически раскрыть мошенников, причём неприменно с первой попытки.
Но азарт захватил разум.
В голове пульсировало: ТОЛЬКО ПОБЕДА!
Полуголый, он грыз кулаки.
– Ещё… ещё… не может быть, – приговаривал он.
Всё закончилось.
Он сел на декоративную ограду и уронил голову на руки. Гитара, легонько ударившись о землю, издала мелодичный звук. Её он отдать не мог – подарок как-никак.
– Где же я ошибся? – мучился он.
Мошенники же совещались – Куча Сгущёнковского барахла лежала на краю ящика.
– Эй, друг, – к Сгущёнкину подошёл верзила с заячьим лицом. – За полторы тысячи вернём тебе твоё хозяйство.
– Ох… – Сгущёнкин растерянно посмотрел на него.
– Расплачиваться будешь? – нависал над ним парень.
– Я отыграюсь! – горячо заверил Сгущёнкин.
Парень пожал плечами.
– На этот раз ставки принимаем только наличными.
Сказав это, парень вернулся к своим.
Сгущёнкин затосковал, к тому же замёрз. Непроизвольно он взял в руки гитару. Пальцы сами заскользили по струнам. Мелодия, созвучная с душевным состоянием Сгущёнкина выплеснулась в улицу.
– Эй, друг, – верзила с заячьим лицом тряс Сгущёнкина за плечо. Тот поднял на него задумчивый взгляд.
Верзила вручил Сгущёнкину вещи.
– Музыка твоя прямо-таки за сердце берёт. А мы люди добрые – нищие таланты не грабим. Ну, бывай.
Сказав так, бандиты вернули Вольдемару вещи. Часы, правда, прикарманили.
И Вольдемар, до конца не веря своему счастью, отправился домой.
Глава 37 Было или не было?
Сгущёнкин вернулся в дом Анны Николаевны. Сегодня утром он скатился на самое дно, и на дне этом переродился. Все сложности, которых он боялся, теперь казались ему не такими уж и глобальными.
Сгущёнкин решил, что нужно двигаться дальше. Он мысленно поблагодарил Шалтая за заботу. Следующий шаг она сделает сам.
Сгущёнкин достал стопку листов бумаги и взялся за перо – точнее за ручку. Он писал два объявления: о поиске работы и о съёме жилья.
И в том и в другом объявлениях, Сгущёнкин описал себя, как ответственного, без вредных привычек, отца-одиночку.
Начеркав приличную стопочку, Сгущёнкин убрал их во внутренний карман пальто, взял два клея («карандаш» и «Момент»), и отправился на улицу, – развешивать.
Он тщательно обклеивал улицы заветными бумажками: не обходил вниманием столбы и подъезды, особенно старательно прорабатывал доски объявлений, установленные у каждого подъезда.
На одной из таких досок его собственно и ждал привет от бывшей жены: Сгущёнкин уже приклеил оба объявления, когда обратил внимание на свой чёрно-белый портрет. Над портретом зияла надпись: разыскивается. И мелким шрифтом подпись: обвиняется в киднеппинге.
Бывшей супруге удалось раскрутить дело с похищением и навесить на Сгущёнкина кучу нелицеприятных ярлыков. На волне общественной истерии, связанной с педофилами, похищением детей и использованием детских органов в качестве донорских, все эти три направления сплелись в единый поток, и дело Сгущёнкина оказалось, что называется, на гребне волны. Холод пробрал тело.
«В розыске, так, так, так… – хаотично соображал Сгущёнкин. – Одинокий, с ребёнком на руках, Толечка, сыночек, выдаёшь меня с потрохами. Нужно бежать!»
Сгущёнкин сорвал свой портрет, спрятал в карман, и в срочном порядке понёсся по улицам срывать с таким усердием расклеенные объявления.
Он не сорвал и половины, когда нервы его не выдержали. Он немог отделаться от чувства, что за ним следят, ему казалось, что срывание объявлений выглядит слишком подозрительным и привлекает ещё больше внимания, что он не на то тратит время.