Жил на Бульбухте в заброшенной старательской избушке старый-престарый еврей. Откуда он приехал никто не знал. Не знал даже Георгий, хотя он его принял, дал возможность поселиться в поселке, отвел ему готовую к сносу подгнивающую полуразвалившуюся баньку, что служила верой и правдой старателям лет пятьдесят назад, выделил материалы для ремонта и дядя Миша, так все звали его в поселке, сам, без чьей либо помощи отремонтировал домик, привел его в жилое состояние, и жил там, никому не мешая, никого не трогая, ни с кем не общаясь.

А принял старика Георгий за мастерство его, за его золотые руки.

– Я столяр-краснодеревщик. Можно даже так сказать, что я мебельщик. Но очень высокого уровня. Дай мне нетрудное по времени задание, начальник, и я докажу тебе, что не хвастаюсь.

– Так он отрекомендовался при встрече.

Георгий посмеялся, но согласился. Дал ему задание сделать небольшую книжную этажерку, на четыре-пять маленьких полочек, чтобы установить её можно было в любом свободном уголочке небольшой, ну, скажем, однокомнатной квартиры. Или в небольшом служебном кабинете.

Каково же было его удивление, когда на второй день старый еврей принёс ему в кабинет настоящий «шедевр». Небольшая, полтора метра высотой и шестьдесят сантиметров шириной легкая этажерочка, пахнущая свежим бесцветным лаком, вся была сложена из точеных, словно на токарном специальном станке ножек, стоечек и изящных вверху башенок, легкие полочки обрамлены ажурными деревянными кружевами, словно их кто-то сплел на волшебном станочке.

– У тебя что, Миша, есть специальные инструменты для таких вырезок?

– Ножички, ножички, Георгий Александрович, все это сделано ножичком, вручную. Я же тебе сказал, мастер я. Высокого класса. Любую мебель сделать могу. По заказу.

– Вот и делай! Много у нас теперь «новоселий» будет. Принимай заказы, делай. Давай заключим с тобой договор, условимся по оплате и выполняй заказы бульбухтинцев. А будет кто доплачивать за качество – то твоё.

– Нет уж, товарищ начальник, никакой «доплаты». Давай оговорим всё в нашем контракте. Я согласен. Делать людям доброе – мое предназначение в этой жизни.

– Знаешь, Михаил Моисеевич, впервые вижу такого мастерового еврея. Я понимаю – еврей торгует мебелью. Но чтобы самому делать, да еще с таким мастерством, с такой выдумкой – такое встречаю впервые. Может, ты и не еврей вовсе?

– Много вы о нас, о евреях знаете. А кто жизнь создавал на земле-планете нашей, кто начинал всё вершить-строить? Не мы, не евреи? Вы ведь о нас и не знаете ничего толком. Как и о себе самих, впрочем, тоже ведь толком ничего не знаете!

– Обиделся?

– Нет, Георгий, не обиделся. Расстроился. Разочаровался.

И делал дядя Миша мебель по заказам новоселов. Радовались люди – разве такое в магазинах найдешь, разве такое купишь!

Очень дядю Мишу любили дети, вечно вокруг него роем кружилась поселковая детвора. Рассказывал он им бесконечные сказки. Сам ли придумывал, знал ли столько, только пацаны восторженно рассказывали родителям по вечерам об услышанных от дяди Миши чудесных историях.

Приближались «ноябрьские» праздники. Промывочный сезон закончился, драгу остановили, в субботу истопили славно баню, новую, только запустили, «парная» там была всем на загляденье.

Так совпало, что дядя Миша сошлись с Георгием вместе в свежей парной. Веники свои, своей июньской заготовки, хорошие веники, «выносливые», напарят-нахлещут любо-дорого. Был бы напарник охоч до горячего пару, да вынослив. Старый еврей оказался на удивление и охоч, и вынослив. Напарили они друг друга, нахлестались вдоволь, еле выползли из парилки, остудились пивом, разговорились.

– Тебе ведь наш праздник, Моисей Моисеевич, наверное, и не праздник вовсе, а так, неприятные «большевистские» будни. Натерпелся, поди, от советской власти, насиделся по лагерям да тюрьмам. А?

Старик посмотрел на Георгия долгим немигающим взглядом, вздохнул глубоко и улыбнулся.

– Ну, зачем же так-то уж, снисходительно-то так зачем же. Не Моисей я, а Михаил. Теперь уж до кончины своей Михаилом останусь. А Моисеич – да, Моисеич я. Но ведь я никогда и не скрывал этого. А что до праздника, так я ведь как скажу, а что вы о «своих» праздниках знаете? Знаешь что, Георгий, пойдем ко мне, в избушку мою. Приглашаю тебя в гости, да-да, приглашаю. Посидим, пивка попьём после баньки. Здесь принародно неловко как-то говорить о таких «тонкостях». Об обиде, лагерях, тюрьмах. А одни будем, порасскажу я тебе о «ваших» праздниках. Такого порасскажу, чего ты никогда ни от кого не услышишь. Ни в какой «политэкономии» не прочитаешь. Если не побоишься ты послушать старого «троцкиста». Ты ведь прав, я «зэковец» заслуженный, со стажем!