– Кормить будешь под запись. Все оплатит наша бухгалтерия. Потом с родителей вычтем из зарплаты. Частично. Половину затрат может быть даже возьмем на себя.

– Заботливый вы начальник Георгий Александрович, ох заботливый…

– Ладно, ты, Маруся, не подлизывайся, а то еще подумаю про тебя, что виновата в чем-то. Устрою вот внеочередную ревизию, узнаешь тогда про мою заботу.

– С вами уж и пошутить нельзя – обиделась Маруся.

– Не до шуток мне теперь, кормилица ты наша. Пошли кого из женщин, пусть оповестят матерей о решении нашем по детям, да пусть и приведут детей в столовую. Покорми их, а то кто знает, сколько дней они уже без горячей пищи. Раньше нам спохватиться-то надо было. Ну да, лучше уж поздно, да спохватиться.

Георгий жил в небольшом отдельном домике, прямо на берегу реки. Домик стоял в пределах дражного полигона и со временем это место драга сработает. Но еще не скоро.

Отработку полигона спланировали так, что первые три года драга шла продольным ходом вдоль русла реки, уходила на самый верх подтопленного полигона, а затем спускалась поперечными ходами вниз до самой плотины и снова уходила вверх продольным ходом уже вдоль противоположного борта россыпи. Долина здесь была настолько широкой, что всех запасов по такой схеме отработки хватало аж на двенадцать лет. Так что домик Георгия попадал под отработку только через два года, когда вода затопит это место.

Хороший домик, старый, выдержанный, еще со старательских времен, скатанный из толстых бревен лиственницы, он простоит еще сто лет, если не трогать его понапрасну. Перед затоплением домик этот можно перенести в новый поселок, подключить к благоустройству, шикарный будет домик. И не на одного человека. Георгий так и задумал – перенесу, если все у матери будет благополучно, этот домик в поселок, пристрою еще пару комнат, может, и мать сюда перевезу.

Нравились ему места здешние – тайга нехоженая, охота, рыбалка. И люди. Люди на Севере становятся какими-то другими, более домашними, что ли. Приезжают с «материка» злыми, придирчивыми, подозрительными, но проходит какое-то время и люди меняются совершенно. Дружелюбие, доверчивость, доброта, все, что в человеке заложено изначально, при рождении, на Севере это очень быстро проявляется. Удивительные отношения у людей складываются на Севере. Суровый климат видимо смягчает человека, делает его коллективным, общественным. Стадным? Возможно.

На Севере в одиночку не выживешь, не проживешь.

У домика, окруженный забором разработан небольшой огородик, и даже маленький парничок. Раньше в домике этом располагался медпункт. Огород этот и разработала Татьяна, фельдшер. Молодая, очень приятная женщина. Что-то у них там произошло с мужем, разошлись они, вот она и приехала на Бульбухту. Георгий предложил ей оставить за собой огород. Георгию он ни к чему, заниматься посадками он не собирался. А Татьяне очень нравилось вести свой огород, свое хозяйство. Она даже не хотела переезжать в новую двухкомнатную квартиру, куда перевели медпункт. В одной комнате и кухне жила фельдшер, а в другой, изолированной, отдельная дверь, она принимала редких больных. Но при острой нехватке жилья Георгий не мог позволить себе выделить квартиру фельдшеру, а отдельное помещение занять еще и под медпункт. Пришлось Татьяне переезжать в новый дом. А освободившийся домик Георгий занял сам.

Новые квартиры он отдавал дражникам и бульдозеристам. Татьяна каждый вечер приходила обрабатывать оставленный за ней огород. А вскоре сама предложила уход за холостяцким домиком Георгия – прибрать там, сварить что-нибудь на ужин, постирать в стиральной машинке. Зимой – протопить печку. Естественно, что очень скоро она осталась у Георгия и ночевать. С тех пор частенько снимал Георгий дневной стресс рядом с ласковым, бархатистым женским телом. Бульбухтинская молва давно уже их поженила. Но между ними разговора о женитьбе никогда не заводилось. Их устраивали сложившиеся отношения.

У домика, вдоль забора, от самой калитки начиналась широкая, зеленая лужайка. Георгий выглянул рано утром в понедельник в окно. Вся поляна была занята собравшимися людьми. Сонные, опухшие, они с утра решили подкараулить Георгия у дома и выпросить хотя бы бутылку на похмелье.

Георгий позвонил на конный двор.

– Михейкин? Ты вот что. Оседлай мне Белоножку и подгони к дому. Во двор въезжай не останавливаясь. Тут меня осадили любители «свободной выпивки». Так ты с ними не разговаривай, въезжай во двор не останавливаясь. Понял меня? Давай, подъезжай.

Верхом на коне Георгий и выехал на лужайку.

– Ну что, молодежь, отоспались? Всем по домам. Отсыпайтесь еще два дня. В среду общее собрание, там все и обсудим. Сейчас не будем устраивать собрание. Я в лес уехал. Так что, отдыхайте.

– Александрыч, имей же совесть, ну дай еще раз по бутылке. И все на этом. Опохмелимся и все. Закрываем лавочку пьяную. Ну, еще один раз, Георгий! Последний.

– Ребята, да где же я возьму-то вам? Магазин же закрыт. Надя в Тайгинске. Там что-то распределяют. Что-то ценное для вас. Так что, не обессудьте. Я бы вам и свое отдал, но у меня нету. Я и не брал ни разу, ни одной бутылки. Так что отсыпайтесь, выздоравливайте. А в среду всех прошу на собрание. – И ускакал.

В среду с утра люди дружно вышли на работу. Но мастера и распорядители работ сообщили им, что к работе никто допущен пока не будет. К двенадцати часам надо всем быть в поселковом клубе, на собрании. Там начальство будет определяться с дальнейшей работой каждого.

Прозвучало довольно тревожно, люди притихли, насторожились. Ждали оргвыводов, наказаний. Еще бы, две недели сплошного «прогула»!

«Вот и допились, черт нас всех побери! Сейчас повыгонят половину, или вообще с Бульбухты отправят. Куда подаваться? Деньги пропиты, сберкасса не работает. Вот ведь влипли так влипли».