— Разрешите прочесть вам кусок из «Нью-Йорк геральд трибюн». Как раз сегодня утром я процитировал это президенту. «Акция необычайной смелости. Если этот туннель был прорыт силами американской разведки (а таково всеобщее мнение), — тут директор выждал, пока стихнут взрывы счастливого смеха, — …он являет поразительный пример того, чего можно достичь смелостью и предприимчивостью. Разведке редко удавалось более умело осуществить столь трудную операцию». — И он сунул вырезку обратно в карман под приветственные возгласы окружающих. — Так что же дал туннель?

Огромное количество информации и немалую головную боль. Наша работа — подозревать всех и вся — продолжается. Тем не менее мы одержали сокрушительную победу ради народа Западной и Восточной Германии. Мы боремся за европейцев, Хью, и факт остается фактом, что все в Восточной Германии, даже русский медведь — malgr'e lui[49], — потрясены нашим туннелем. Господи боже мой, да половина Восточного Берлина ринулась в Альтглинике, чтобы побывать в нем. Советам пришлось устроить закусочную прямо у входа.

Набобы реагировали на это по-разному: любопытно было слышать, как меняется уровень звука. Не все нашли отповедь, данную Даллесом, забавной, но несколько человек громко рассмеялись. Мы же, кто каждый Четверг посещал семинар, едва смели улыбнуться. Собственно, некоторые из нас, в том числе я сам, даже растерялись от такого неуважения. Я чувствовал, как взмывает ввысь возбуждение в комнате, словно поднимаемый на шесте флаг. Мы показали Восточной Германии!

Монтегю выждал, пока стихнет смех.

— Аллен, — сказал он, — перед лицом описанных вами побед все мы, кто работает в контрразведке, считаем, что служим правильной пропаганде.

— Что вы, Хью, что вы! Вы же слишком хорошо меня знаете, чтобы так считать, — заметил Даллес и величественно повел рукой.

Проститутка продолжил лекцию, меня же больше интересовал происшедший в комнате раскол. Наиболее враждебно настроенные офицеры занимали в Фирме положение, легко угадываемое по их лицам. Они были интеллигентнее инструкторов, которые работали с нами на Фирме, и, как и Хант, сохранили в глазах воинственный блеск, который часто воспринимается — и весьма успешно — как блеск ума. И я начал раздумывать, почему они оказались на таком Четверге. И почему Даллес пригласил их вечером на ужин с Проституткой? Явятся ли они туда как друзья или же чтобы поизучать Хью Монтегю, их будущего противника?

Дня два-три спустя я не без удовольствия обнаружил, что не слишком ошибся.

— Я становлюсь в какой-то мере политиканом, — сказал мне Проститутка. — Твой новый шеф резидентуры, боюсь, один из таких. Смотри не заразись от него дешевым патриотизмом. Это ничуть не лучше дешевого христианства и распространяется по нашей Фирме как вирус.

— Дассэр, — сказал я, — боюсь, вам предстоят нелегкие времена.

— И все же можешь ставить на меня.

— Мистер Даллес был хоть немного на вашей стороне в вопросе о туннеле? — спросил я. — У меня не создалось такого впечатления.

— Ну, Аллен любит поддерживать со всеми хорошие отношения. Он даже даст орден Харви, пока сидит в своем кресле. Но в действительности он страшно встревожен в связи с туннелем. Что, если кто-то из нас продал КАТЕТЕР русским?

— «Крот»?

— Да нет. Кто-то из ответственных сотрудников. И совершил это из высокопатриотических чувств.

— Вы это серьезно?

— Можешь восстановить в памяти мои доводы?

— О, по-моему, я помню наш разговор на эту тему, — сказал я. — Туннель позволил нам понять, что русские слабее, чем мы ожидали.

— Вот именно. Продолжай.

— Но как только туннель засветили, вся эта информация могла оказаться подправленной. На нее нельзя опираться в нашей военной политике. Она, безусловно, не может служить обоснованием для того, чтобы мы снизили темпы наращивания нашей мощи. Значит, мы должны, как и прежде, продолжать вооружаться.

— А ты научился правильно думать, — сказал он.

— Подобные мысли, однако, приводят к невеселому выводу. Разве эти предположения не затрагивают и вас? По крайней мере с точки зрения мистера Даллеса?

Пожалуй, никогда — ни до, ни после — Проститутка не смотрел на меня с такой любовью.

— Ох как же ты мне, мальчик, нравишься! Я, право, начинаю тебя любить. Аллен, да, Аллен крайне встревожен. Он обязан мне выше головы, а сейчас опасается, что именно я сделал то, что, с его точки зрения, является страшно неверным ходом.

— А вы действительно так поступили?

В глазах Монтегю вновь появился блеск. Я подумал, что такой накал чувств мог увидеть в его глазах лишь тот, кто вместе с ним дошел бы до вершины Аннапурны.