Довольно скоро нас стали захлестывать волны мер безопасности, некоторые из них поднялись достаточно высоко и больше уже не опадали. В каждом коридоре появилась вооруженная охрана. Ночью у выхода в холлы устанавливали загородки. Многие годы ни один из нас не уходил, не заперев всех бумаг в сейф и не отправив в бумагорезку все ненужные записи; если ты куда-то спешил, то совал мусор в картонные коробки из-под молока в свой личный сейф, чтобы выбросить их потом утром. Слишком серьезное ждало наказание того, кто оставит что-то после себя.

Не знаю, что это дало, кроме дополнительных тягот. Каждый лист бумаги, попадавший тебе в руки, сразу переставал быть просто бумагой, и, когда во внешнем мире ты брал журнал или бумагу для письма, она поражала тебя своей легкостью, так что, когда много лет спустя я прочел «Невыносимую легкость бытия» Кундеры, я тотчас подумал о разнице между секретными бумагами, отягощенными собственным весом, и легкостью обычной бумаги, которую можно скомкать и бросить, не думая ни о чем, кроме того, что тебя могут обвинить в неаккуратности. Конечно, было достаточно всяких циркуляров, которые просто выкидывали. На протяжении июля, августа, сентября и октября 1961 года каждый день поступали бюллетени о ходе строительства нового здания.

Одним жарким днем в августе во все клетушки Лэнгли была положена справка, отпечатанная на особо жесткой бежевой бумаге:

НОВОЕ ЗДАНИЕ. ТУАЛЕТЫ. На переходный период туалетов в Новом здании достаточно, однако когда весь персонал переедет, тут может возникнуть нехватка. Предвидя возможность появления возле уборных длинных очередей, что будет отнимать у сотрудников время и порождать стрессы, настоящая директива разрешает персоналу, который не в состоянии стоять в очереди, пользоваться кустами, окружающими главное здание.

Предупреждение. Несмотря на усилия садовников управления, не все кусты проверены на наличие сумаха и ядовитого плюща, вызывающих чесотку в органах, имеющих слизистую оболочку. Соответственно данный бюллетень снабжен картинками с изображением наиболее распространенного из этих растений — rhus vernix, обычно именуемого ядовитым сумахом или ядовитой свидиной. В приложении растение изображено целиком и в разрезе, что должно способствовать узнаванию и тем самым помочь избежать появления чесотки в указанных местах, которая, однажды появившись, может нанести серьезный урон исследованиям и проектам, требующим сидячей работы в течение продолжительного времени.

Старина Рисово-Бобовый Кейбелл, готовившийся уже отбыть из ведомства, по-видимому, дал волю урагану чувств, возникавших в нем при воспоминании об Эпицентре, и потребовал, чтобы службы безопасности отыскали авторов листка.

Виновниками оказались двое младших офицеров-стажеров, выпускников Гарварда, вместе поступивших в управление, вместе прошедших обучение на Ферме и теперь вместе выставленных за дверь.

На самом верхнем, седьмом, этаже кабинет мистера Даллеса был отделан столь роскошно, насколько позволяли правительственные стандарты. Он был обшит панелями из ореха, застлан толстым ковром, а из огромных, во всю стену, окон открывался вид на холмы, уходящие вдаль, за границы владений ЦРУ. С Потомака наползали туманы. Ранним утром видно было, как туман поднимается с реки.

Секретарша мистера Даллеса, пожилая дама внушительных размеров, взяла за правило кормить птиц, прилетавших в разбитый на крыше дворик. Довольно скоро она поручила трем «гориллам», охранявшим вход в кабинет директора, каждое утро чистить кормушки. Появились и другие ежедневные ритуалы. А сам директор, многие годы добивавшийся строительства Лэнгли, казалось, знал, что недолго будет сидеть в своем кресле.

Подозреваю, что он был не слишком доволен тем, как реализовалась его мечта. Он не переезжал с Е-стрит до тех пор, пока его кабинет не был полностью готов, и даже тогда, в конце лета, стало ясно, что он будет проводить в нем лишь официальные приемы и встречи.

Случалось, он приглашал меня поехать с ним в его лимузине и во время поездки тепло отзывался о моем отце и радовался тому, что они с Мэри снова вместе — а я эту новость в тот момент только что узнал из полученной открытки, — но по большей части наш директор был словно в трауре. На минуту-другую он оживлялся, а потом замыкался в молчании, близком к оцепенению.

Двадцать восьмого сентября он вместе с Джоном Маккоуном отправился в военно-морской колледж в Ньюпорте, и там на выпускной церемонии президент Кеннеди объявил о назначении Маккоуна новым директором ЦРУ. Ховард Хант, работавший в старом здании на Е-стрит над официальным вариантом истории того, что произошло в заливе Свиней, ехал вместе с мистером Даллесом — счастливчик Ховард! — после церемонии в Бостон. Я не удивился, узнав, что они проехали всю дорогу молча. Под конец Даллес, сидевший держа больную ногу на сиденье, заметил:

— Я устал жить sub cauda. — Пристально посмотрел на Ханта и добавил: — Хант, ты латинист. Как ты переведешь sub cauda?

— Видите ли, сэр, — сказал Хант, — не хочу быть невежливым, но мне кажется, тут требуется не буквальный перевод. Я бы сказал, по-английски это должно значить: «под кошкиным хвостом».

— Да, отлично, — сказал Даллес, — но я, видишь ли, имел в виду кошкин зад. — И добавил, не обращаясь ни к кому — ни к Ханту, ни к шоферу, ни даже к самому себе, а как бы к богам, стоящим возле следующей ступеньки: — Президент сказал мне в личной беседе, что, будь он руководителем европейской страны, ему пришлось бы подать в отставку, но в Америке он этого сделать не может, а потому уйти должен я. Все это прекрасно, но ты не считаешь, что в таком случае Роберт Кеннеди тоже должен был бы уйти?