Лысые джентльмены чувствуют, как молодеют, беседуя с ней. Она умеет посочувствовать, широко мыслит, все понимает. Потом, услышав бой часов, они со вздохом прерывают разговор и возвращаются домой… некоторые к глупым, сварливым женам.

Джозеф Лавридж по праву считался самым популярным членом клуба «Автолик» [13] . Невысокого роста, пухлый, чисто выбритый, волосы — каштановые, мягкие, пожалуй, длинноватые — он носил с пробором посередине и благодаря падавшим на лоб непослушным прядям выглядел моложе своего возраста. Достоверно известно, что ведущая писательница-романистка — согласно ее собственной оценке, — раздраженная вежливым отказом Джозефа пропустить ее в его редакцию без предварительной договоренности, надрала ему уши, приняв за посыльного. Гости клуба «Автолик», когда их с ним знакомили, просили передать наилучшие пожелания отцу, с которым они, помнится, ходили в школу. Все это могло нервировать человека, не отличающегося избытком чувства юмора. Джозеф Лавридж любил рассказывать такие истории сам, наслаждаясь комизмом ситуации, и, по подозрению многих, выдумал некоторые из них, наиболее невероятные. Еще одна причина популярности Джозефа Лавриджа среди представителей самых разных слоев общества, помимо его веселого нрава, остроумия, врожденной доброты и неистощимого запаса хороших историй, состояла в том, что он был холостяком. Предпринималось множество попыток охмурить его, и с прошествием лет число желающих это сделать не уменьшалось. Излишествам юности пришли на смену степенные и умеренные привычки, постоянно увеличивающийся капитал вкладывался в надежные ценные бумаги, перо приносило все возрастающий годовой доход, ему принадлежал изысканно обставленный дом, окна которого выходили на Риджентс-парк, а идеальный порядок в нем поддерживался превосходной кухаркой и домоправительницей, беззаветно преданными Джозефу. Родственники его по большей части жили в колониях, так что Джозеф Лавридж, пусть неопытные девушки и могли пройти мимо него с пренебрежительным смешком, рассматривался более опытными дамами как приз, который далеко не часто может получить стремящаяся замуж женщина. Старые лисы — так нас уверяют добросердечные джентльмены из сельской глубинки — обожают провести день, убегая от собак. Как бы то ни было, не вызывало сомнений, что Джозеф Лавридж, уверенный в себе, не выказывал недовольства ведущейся на него охотой. Да, по большей части он предпочитал общество мужчин, с которыми мог смеяться и шутить более свободно, которым мог рассказывать истории, не прокручивая их изначально в голове, чтобы случайно не оскорбить нежные женские ушки. Но при этом Джой не избегал женщин, искавших его компании, и всегда вел себя очень галантно, оказывая даме всяческие знаки внимания. Мужчины помоложе, стоявшие рядом, с восхищением наблюдали за легкостью, с которой он буквально за пять минут налаживал теплые, дружеские отношения с ослепительной красавицей, от чьей холодности они дрожали долгие месяцы. Их поражала смелость, с которой он укрощал, если можно так выразиться, самую красивую девушку в зале. Словно по мановению волшебной палочки, она переставала щетиниться сотнями иголок и весело смеялась, позабыв, что должна производить впечатление важной и неприступной. Секрет его успеха у женщин, возможно, заключался в том, что он их не боялся. Ничего от них не хотел, кроме общения, и в разумных пределах похвалы его шуток — оценить их по достоинству могли практически все, за исключением самых уж глупых. Но он не давал им ни малейшего шанса зацепить его на крючок. Естественно, именно это заставляло их удваивать усилия. Знакомые дамы Джозефа делились, грубо говоря, на две части: незамужние, которые сами хотели выйти за него, и замужние, которые хотели, чтобы он женился на ком-то еще. Это будет беда, соглашались последние, если Джозеф Лавридж так и останется холостяком.

— Он мог бы стать прекрасным мужем для бедной Бриджет.

— Или Глэдис. Любопытно, как она поживает?

— Он такой милый и добрый.

— А если вспоминаешь, какие мужчины женятся, становится особенно жалко!

— Даже интересно, почему он до сих пор не женился. Он из тех мужчин, которые созданы для семейной жизни.

— Как думаешь, он когда-нибудь влюблялся?

— Дорогая моя, неужели ты можешь представить себе мужчину, который дожил до сорока, ни разу не влюбившись?

Дамы вздыхали.

— Я надеюсь, он найдет себе достойную жену, если когда-нибудь женится. Мужчин так легко окрутить.

— Я бы совершенно не удивилась, если б его женой стала Бриджет. Она такая хорошая, наша Бриджет… такая естественная.

— Лично я думаю, дорогая, что ему больше всего подойдет Глэдис. Я бы только порадовалась, увидев, что у бедной дорогой Глэдис все устроилось.

Незамужние предпочитали держать свои мысли при себе. Каждая, при здравом размышлении, находила доказательства того, что Джозеф Лавридж отдает предпочтение именно ей. Присутствовал, правда, один раздражающий момент: дальнейшие размышления приводили к выводу, что Джозеф Лавридж в той же степени выказывал предпочтение и большинству остальных.

Тем временем Джозеф Лавридж вел привычный образ жизни. В восемь утра домоправительница приносила ему в спальню чашку чаю и сухое печенье. В восемь пятнадцать Джозеф Лавридж вставал, делал зарядку, чтобы не полнеть дальше и поддерживать эластичность мышц. Зарядку эту, в том числе и упражнения на тренажере с каучуковыми тягами, он делал изо дня в день много лет, и результат его вполне устраивал. В половине девятого по понедельникам, средам и пятницам Джозеф Лавридж завтракал чашкой чаю, заваренного самолично, одним яйцом, его он варил сам, и двумя гренками с мармеладом и маслом. По вторникам, четвергам и субботам вместо яйца Джозеф Лавридж съедал ломтик бекона. По воскресеньям добавлял к яйцу бекон и позволял себе на час дольше читать газету. В девять тридцать Джозеф Лавридж отправлялся из дома в редакцию давно существующего журнала, в котором, неподкупный и уважаемый, занимал должность редактора отдела Сити. В час сорок пять, покинув свой кабинет пятнадцатью минутами раньше, Джозеф Лавридж входил в клуб «Автолик» и приступал к ленчу. И все остальное в жизни Джозефа упорядочивалось с той же точностью, включая, насколько возможно, обязанности редактора отдела Сити. Вечер понедельника Джозеф проводил с друзьями-меломанами в Брикстоне [14] . По вторникам и четвергам он принимал приглашения на обед. По средам и субботам приглашал четверых друзей отобедать с ним в его доме у Риджентс-парка. По воскресеньям, независимо от сезона, Джозеф Лавридж отправлялся за город. Определенные часы отводились для чтения, не менее определенные — для раздумий. На Флит-стрит, в Тироле, на Темзе или в Ватикане его легко узнавали по серому сюртуку, черным кожаным ботинкам, коричневой фетровой шляпе и бледно-лиловому галстуку. В том, что он останется холостяком до конца своих дней, у мужчин сомнений не возникало. И когда по прокуренным комнатам клуба «Автолик» поползли слухи о его помолвке, им никто не поверил.

— Быть такого не может! — заявил Джек Херринг. — Я знаю Джоя пятнадцать лет. Каждые пять минут у него расписаны. Он просто не нашел бы на это времени.

— Он не любит женщин, во всяком случае, против создания семьи. Я слышал, как он об этом говорил, — качал головой Александр-Поэт. — По его мнению, женщины — актрисы общества. Развлекать они умеют, но жить с ними — беда.

— Мне вспоминается история, — поддержал их Шотландский паренек, — которую он рассказал мне в этой самой комнате три месяца тому назад. Компанией из шести человек они возвращались из Девоншира. Прекрасно провели время, и один из них — Джой не помнил, кто именно, — предложил заглянуть к нему и напоследок выпить виски. Они смеялись и болтали, когда внезапно появилась хозяйка дома. Милая женщина, по словам Джоя, но слишком уж много говорила. В первой же паузе Джой повернулся к мужчине, сидевшему рядом, и, видя его скучающую физиономию, шепотом предложил уйти.

— Конечно же, идите, — ответил мужчина со скучающей физиономией. — Я бы с удовольствием составил вам компанию, но дело в том, что я здесь живу.

— Не верю, — решительно заявил Сомервилл. — Он просто пошутил, а какая-нибудь глупая женщина приняла его слова всерьез.

Но слух креп, обрастал подробностями, терял очарование, превращаясь в факт. Джой не появлялся в клубе больше недели, что само по себе служило подтверждением слуха. Вопрос, занимавший всех, переменился: кто она и как выглядит?

— Она не нашего круга, или мы что-то услышали бы от ее знакомых, — резонно указал Сомервилл.

— Какое-нибудь дитя, которое приглашает нас на танцы и забывает про ужин, — предположил Джонни Булстроуд, которого все звали Малыш. — Старики всегда влюбляются в молоденьких девочек.

— Сорок — это не старость, — строго осадил его Питер Хоуп, редактор и совладелец еженедельника «Добрый юмор».

— Но и не молодость, — упирался Джонни.

— Тебе повезет, Джонни, если это окажется девочка, — заметил Джек Херринг. — Наконец-то тебе будет с кем поиграть. Я частенько жалею тебя, потому что твои собеседники сплошь взрослые мужчины.

— После определенного возраста они становятся скучноваты, — согласился Малыш.

— Я надеюсь, это здравомыслящая, приятного вида женщина лет тридцати с небольшим, — предположил Питер. — Лавридж… он такой милый, а сорок — идеальный возраст для женитьбы.

— Что ж, если я не женюсь до сорока… — начал Малыш.

— Ну что ты волнуешься? — прервал его Джон Херринг. — Ты же такой славный мальчик. В следующем сезоне мы устроим бал в твою честь, выведем тебя в люди и, если ты покажешь себя с лучшей стороны… сможем передать в надежные руки.