С невероятным усилием Эйдер открыла глаза, медленно поднесла к лицу руки и мигнула, словно не узнавая их.

— Что это значит?

— Именно то, что и есть. — Глокта кивнул на причал. — Этот корабль отходит в Вестпорт с ближайшим приливом. У вас есть связи в Вестпорте?

Эйдер сглотнула — связки в тонкой шее отозвались болью.

— У меня есть связи везде.

— Хорошо. И я вас отпускаю.

Эйдер долго молчала.

— Отпускаете?

Она подняла руку и рассеянно погладила щетинистый скальп, пристально разглядывая Глокту.

«Не знает, верить или нет — это естественно. Я и сам вряд ли поверил бы».

— Неужели его преосвященство настолько размяк?

— Не совсем, — фыркнул Глокта. — Сульт ничего не знает об этом. А если бы узнал, думаю, мы оба уже плавали бы с камнями у лодыжек.

Эйдер прищурилась.

«Королева торговцев просчитывает сделку».

— И какова же цена?

— Цена — ваша смерть. Забвение. Выбросьте Дагоску из головы — ее больше нет. Спасайте кого-нибудь еще. Цена — покиньте Союз и не возвращайтесь. Никогда.

— И все?

— И все.

— Почему?

«Это мой любимый вопрос. Почему я делаю это?»

Глокта пожал плечами.

— Какая разница? Женщина, потерявшаяся в пустыне…

— Должна принять воду, которую ей предлагают, — и неважно от кого. Не беспокойтесь. Я не откажусь. — Эйдер неожиданно протянула руку, и Глокта чуть отпрянул, но женщина всего лишь коснулась пальцами его щеки. Оба замерли на мгновение; кожа на щеках Глокты горела, глаза бегали, шея ныла.

— Возможно, — прошептала Эйдер, — если бы все повернулось иначе…

— Если бы я не был увечным, а вы не были предательницей? Повернулось как повернулось.

Эйдер опустила руку, почти улыбаясь.

— Разумеется. Я бы хотела сказать «увидимся»…

— Лучше не надо.

Она медленно кивнула.

— Тогда прощайте.

Эйдер натянула на голову капюшон, спрятав лицо в тени, прошмыгнула мимо Глокты и быстро прошла к концу причала. Он стоял, опираясь на трость, и смотрел вслед, медленно потирая щеку там, где ее коснулись пальцы Эйдер.

«Ясно. Если хочешь, чтобы женщина коснулась тебя, просто подари ей жизнь. Надо чаще это практиковать».

Глокта отвернулся и прохромал по пыльной набережной, вглядываясь в темные здания.

«Интересно, практик Витари где-то рядом — наблюдает? И этот маленький эпизод войдет в ее следующий отчет архилектору?»

Он почувствовал холодный пот на ноющей спине.

«Я в своем не буду ни о чем упоминать, уж точно. Ведь этот эпизод не так уж и важен».

Глокта буквально нюхом чуял этот запах — запах, который словно заполнил все закоулки города. Острый запах пожара. Дыма. Пепла. Смерти.

«Если не случится чуда, никто из нас не уйдет отсюда живым».

Глокта оглянулся. Карлота дан Эйдер уже прошла сходни.

«Ну что ж. Может быть, одна уйдет».

— Дела в порядке, — пропел Коска с густым стирийским акцентом и улыбнулся, глядя через парапет на побоище под стенами. — Вчера постарались на совесть, можно сказать.

«Постарались на совесть».

Под ними, на другой стороне рва, израненная и обожженная земля ощетинилась стрелами, словно щетина на смуглом подбородке. Повсюду поломанное и испорченное осадное оборудование. Сломанные лестницы, поваленные осадные башни, сожженные и разбитые в щепки ивовые щиты, втоптанные в засохшую грязь. Из кучи пепла еще торчал почерневший остов одной из осадных башен — обожженная и изодранная кожа хлопала на соленом ветру.

— Задали мы жару драным гуркам — этот урок они не скоро забудут — правда, наставник?

— Какой урок? — пробормотал Секутор.

«И правда — какой урок? Мертвые ничему не учатся».

Трупы устилали землю у передовой гурков, примерно в двухстах шагах от внешней стены. Они были разбросаны по нейтральной полосе, среди обломков оружия и доспехов. Возле рва трупов было столько, что, пожалуй, можно было бы пройти от одного берега перешейка до другого, не коснувшись земли. В нескольких местах тела громоздились кучами. Это раненые пытались спрятаться за трупами, а потом истекали кровью.

Глокта в жизни не видел такой бойни. Даже после осады Ульриоха, когда пролом был завален трупами союзных, когда пленных гурков убивали десятками, когда храм сгорел с сотнями горожан внутри. Тела лежали беспорядочно, обугленные, скорчившиеся в последней молитве, раскинувшиеся небрежно, головы раздавлены упавшими со стен камнями. Одежда у многих была разорвана и распахнута. Раненые раздирали собственные рубахи, чтобы перевязать раны — они надеялись, что раны не смертельные. Разочарование ждало всех.