Сидя в седле, Ферро оглядывала землю. Они по-прежнему ехали вдоль темной воды, по-прежнему ветер задувал холодом под одежду, по-прежнему в нависающем небе царил хаос, и все же земля менялась. Вместо плоской, как стол, равнины появились возвышенности и внезапные скрытые впадины. Земля, где легко спрятаться, — Ферро не понравилась эта мысль. Не то чтобы она боялась: Ферро Малджин не боялась людей. Но все равно она всматривалась и вслушивалась: вдруг кто-то прошел, вдруг кто-то поджидает.

Обычное благоразумие.

Трава тоже изменилась. С детства Ферро привыкла, что трава повсюду, высокая и колышется на ветру; а здесь она была короткая, сухая и выцветшая, как солома. И чем дальше продвигались, тем короче становилась трава. Сегодня уже тут и там появились проплешины. Голая земля, где ничто не растет. Пустая земля, как пыль Бесплодных земель.

Мертвая земля.

Но почему мертвая, Ферро не могла понять. Она хмурилась на извилистую равнину, на далекие холмы, на мутную и зазубренную линию горизонта. Ни движения не ощущалось на всем огромном пространстве. Двигались только они и нетерпеливые тучи. И одна птица, парящая высоко-высоко над головами, словно застывшая в воздухе, едва шевеля перьями на концах темных крыльев.

— Первая птица за два дня, — проворчал Девятипалый, подозрительно глядя вверх.

— Ну да, — проворчала в ответ Ферро. — У птиц больше разума, чем у нас. Что мы тут делаем?

— Не нашли местечка получше.

Ферро могла бы найти местечко получше — любое, где можно убить гурка.

— Говори за себя.

— А что, у тебя в Бесплодных землях осталась куча друзей, и все о тебе спрашивают? Где же наша Ферро? Смех затих с тех пор, как она покинула нас. — Девятипалый фыркнул, словно сказал что-то смешное.

Ферро ничего смешного не нашла.

— Не всех так обожают, как тебя, розовый. — И фыркнула сама. — Наверняка уже готов будет большой пир в твою честь, когда ты вернешься на Север.

— О, праздник будет хоть куда. Как только меня повесят.

Ферро задумалась на минуту, искоса поглядывая на Логена. Головы она не поворачивала — если он оглянется, она успеет отвести глаза, как будто вовсе и не смотрела. Ей пришлось признать, что большой розовый, если познакомиться поближе, не так уж плох. Они уже не раз вместе участвовали в драке, и он никогда не отлынивал. Они договорились похоронить друг друга, если придется, и Ферро доверяла в этом Логену. Выглядел он странно и говорил странно, но ни разу еще ей не довелось увидеть, чтобы он сказал и не сделал — а значит, был одним из лучших, кого знала Ферро. Конечно, лучше об этом ему не говорить и даже не подавать виду.

Пора придет, когда он подведет ее.

— Значит, у тебя никого нет? — спросила она.

— Никого, кроме врагов.

— А почему ты с ними не воюешь?

— Воевать? Война дала мне все, что у меня есть. — Девятипалый показал большие пустые ладони. — Ничего, кроме репутации и огромной кучи людей, которые горят желанием меня убить. Война? Ага! Чем лучше воюешь, тем хуже тебе будет. Я добился кое-чего, и это было приятно, но ощущения не длятся долго. Месть не греет по ночам, это точно. Хватит. Больше я не воюю просто так. Нужна причина.

Ферро помотала головой.

— Ты слишком много хочешь от жизни, розовый.

Логен улыбнулся.

— А вот я думаю, что ты хочешь очень мало.

— Не жди ничего — и не будешь разочарован.

— Не жди ничего — и не получишь ничего.

Ферро нахмурилась. Вот так всегда. Только начни разговор — окажешься там, где быть не хочется. Может, просто практики не хватает. Ферро поддернула поводья и пришпорила лошадь, отъезжая от Девятипалого и остальных, чтобы быть самой по себе.

Значит, тишина. Тишина это тупо, но честно.

Ферро нахмурилась на Луфара, сидящего в повозке, а он улыбался в ответ идиотской улыбкой — широкой, насколько позволяла повязка на пол-лица. Луфар в чем-то изменился, и эти изменения не нравились Ферро. Когда в последний раз она поменяла Луфару повязки, он поблагодарил, и это было странно. Ферро не любила слов благодарности. За ними всегда что-то таится. Ей ужасно не хотелось делать что-то, что заслуживает благодарности. Помощь другим ведет к дружбе, дружба ведет к разочарованию. И это в лучшем случае.

В худшем — к предательству.

Луфар, лежащий на дне повозки, что-то сказал Девятипалому. Северянин задрал голову и расхохотался глупым смехом, так что его лошадь испуганно прянула и чуть не уронила седока. Байяз, довольно покачиваясь в седле, с радостными морщинками у краешков глаз, наблюдал, как Девятипалый нащупывает поводья. Ферро хмуро оглядела равнину.

Ей больше нравилось, когда никто никого не любил. Так приятнее и привычнее. Это ей понятно. Доверие, товарищество, хорошее настроение — все это для нее осталось в таком далеком прошлом, что почти забылось, перешло в область неизвестного.