Шрифт:
— Меня зовут Харкер. Я главный инквизитор Дагоски.
— Были. До моего приезда, — отрезал Глокта. — Сколько вас здесь?
Харкер нахмурился.
— Четыре инквизитора и человек двадцать практиков.
— Маловато, чтобы уберечь столь крупный город от изменников.
Инквизитор еще угрюмее сдвинул брови.
— Пока справлялись.
«Справлялись! А исчезновение наставника, само собой, не в счет», — усмехнулся Глокта.
— Вы первый раз в Дагоске? — спросил Харкер.
— Дагоску ранее посетить не довелось, но я провел на Юге несколько лет.
«Лучших лет моей жизни и худших», — мысленно продолжил свой ответ Глокта и добавил:
— Во время войны побывал в Гуркхуле. Видел Ульриох.
«Точнее, руины. После того, как мы его сожгли», — на него нахлынули воспоминания.
— Два года жил в Шаффе.
«В императорских тюрьмах. Два года невыносимого зноя и непроглядной темноты. Два года ада».
— Кхм… — хмыкнул Харкер. Рассказ не произвел на него впечатления. — Ваша резиденция в Цитадели.
Он кивком указал на вздымающуюся над городом огромную скалу.
«Ну разумеется! Где же мне еще жить? Только на самой высокой точке города, в самом высоком здании».
— Я покажу вам дорогу, — продолжал инквизитор. — Лорд-губернатору Вюрмсу и городскому совету не терпится познакомиться с новым наставником. — И, помрачнев, отвернулся.
«Что, сам рассчитывал на это место? Рад, что разочаровал тебя».
Харкер резво зашагал в сторону города. Рядом, согнув толстую шею и ссутулив тяжелые плечи, устало тащился Иней; по дороге практик жался к любому подобию тени, прячась от солнца так усердно, будто светило метало в него крошечные дротики. Витари двигалась вдоль пыльной улицы зигзагообразно, словно в танцевальном зале: то в окно заглянет, то в узкий переулок. Глокта плелся сзади, ни на шаг не отставая, хотя левая нога уже начинала гореть.
«Прошаркав по городу всего три шага, калека навернулся мордой в пыль, так что остаток пути пришлось тащить его на носилках. При этом он визжал как недорезанная свинья и просил воды, а горожане, для устрашения которых его послали в Дагоску, таращились на нашу процессию с открытыми ртами…» — Глокту измучили собственные уничижительные фантазии. Он втянул губы, сжал челюсти, вонзив оставшиеся зубы в десны и подобрался: не отставать, не отставать! Рукоять трости адски впивалась в ладонь, каждый шаг отдавался болезненным щелчком в позвоночнике.
— Это Нижний город, — буркнул через плечо Харкер, — тут живет коренное население.
«Бескрайние, раскаленные, зловонные трущобы. До чего же тут все жалкое, ветхое…»
Хлипкие одноэтажные хибары напоминали покосившиеся штабеля глинобитного кирпича. Смуглые обитатели были под стать: худые, голодные, в лохмотьях. Из дверного проема выглядывала тощая женщина. Мимо прохромал на костылях одноногий старик. В глубине узкого закоулка среди груд мусора носились оборванные ребятишки. В воздухе стоял густой запах гнили и неисправной канализации.
«А может, канализации вообще нет».
Всюду с жужжанием носились мухи, жирные, злые, — единственные, кто здесь блаженствовал.
— Если бы я знал, что тут за райское местечко, — проронил Глокта, — то приехал бы раньше. Похоже, вступление в Союз принесло дагосканцам немало пользы…
Инквизитор не уловил иронии.
— Немало. За время короткого правления гурков многих уважаемых горожан забрали в рабство. Теперь, при Союзе, все вольны работать и жить, как им заблагорассудится.
— Вольны, говорите?
«Значит, вот как выглядит свобода…» Глокта уставился на группку угрюмых туземцев, толпящихся вокруг убогого прилавка с порчеными фруктами и ливером, над которым роились мухи.
— По крайней мере, большая часть. — Харкер нахмурил брови. — Когда мы, первые инквизиторы, только приехали, пришлось избавиться от некоторых смутьянов. А три года назад подняла мятеж еще одна неблагодарная свинья.
«И это после того, как мы позволили им свободно жить в собственном городе на положении скота! Поистине поразительно», — завершил мысль собеседника Глокта.
— Восстание мы подавили, но ущерб мятежники нанесли серьезный. Тогда туземцам запретили владеть оружием и подниматься в Верхний город, где живет основная масса белых. С тех пор в Дагоске тишь да благодать. Это лишний раз доказывает, что с дикарями надо вести себя жестче.
— Так называемые дикари возвели весьма впечатляющие укрепления.
Жалкие кварталы трущоб накрывала длинная тень огромной стены, рассекающей город на две части. У ее подножия темнела свежевырытая широкая канава с рядом заостренных кольев. Через канаву тянулся узкий мост, ведущий к воротам меж двух угрожающего размера башен. Тяжелые створки были распахнуты, но проход перегораживала дюжина истекающих потом солдат-союзников в стальных шлемах и кожаных куртках с заклепками; мечи и копья воинов ослепительно сияли на солнце.