— Отлично, мастер Ки, наконец-то разумное требование. Поговорим о моих ошибках. Разговор будет долгий. С чего начать?

— С начала? — отважился ученик. — С чего же еще?

Маг раздраженно хмыкнул.

— Стало быть, с самых старых времен.

Он помолчал, глядя на костер, отблески плясали на его задумчивом лице.

— Я был первым учеником Иувина. Но едва началось мое обучение, мастер взял еще одного — мальчика с Юга. Его звали Кхалюль. — Ферро вдруг бросила хмурый взгляд из своего угла. — Мы с самого начала ни в чем не знали согласия. Мы оба были слишком гордые, завидовали талантам друг друга и ревниво ловили любые знаки внимания, которые оказывал другому мастер. Наше соперничество не кончалось с годами, даже когда Иувин взял еще учеников — всего стало двенадцать. Сначала соперничество заставляло нас быть лучшими учениками — старательными и прилежными. Но после ужасов войны с Гластродом многое изменилось.

Логен собрал миски и начал раскладывать дымящуюся кашу, стараясь не пропустить ни единого слова Байяза.

— Наше соперничество переросло во вражду, а вражда — в ненависть. Мы боролись на словах, потом на руках, потом — с помощью магии. Возможно, без присмотра мы поубивали бы друг друга. Возможно, так было бы лучше для мира, но Иувин вмешался. Меня он отправил далеко на север, а Кхалюля — на юг, в две большие библиотеки, которые он построил за много лет до этого. Он послал нас учиться, по раздельности, в одиночестве, чтобы охладить наш пыл. Он думал, что высокие горы, широкое море и все просторы Земного круга положат конец нашей вражде, но он нас недооценил. Каждый из нас ярился в своей ссылке, в которой обвинял другого, и измышлял страшную месть.

Логен раздал еду — уж какая была, — а Байяз взглянул на Ки из-под тяжелых бровей.

— Если бы мне тогда хватило разума слушать учителя… Но я был молодой, упрямый и раздувался от гордости. Я загорелся желанием стать сильнее Кхалюля. И решил — каким я был идиотом, — что, если Иувин не научит меня… придется найти нового учителя.

— Что, розовый, снова бурда? — проворчала Ферро, принимая миску из рук Логена.

— Можешь не благодарить. — Логен бросил ей ложку, и Ферро поймала ее в воздухе. Логен протянул миску первому из магов. — Другого учителя? Но какого учителя можно было найти?

— Только одного — Канедиаса. Мастера Делателя, — пробормотал Байяз, задумчиво вертя в руке ложку. — Я отправился в его дом, встал перед ним на колени и попросил разрешения учиться у его ног. Конечно, он отказал мне, как отказывал всем… сначала. Но я был настойчив, и со временем он сдался и согласился учить меня.

— Значит, вы жили в доме Делателя, — проговорил Ки.

Логен поежился, сгорбившись над своей миской. После единственного визита в этот дом его мучили кошмары.

— Да, — ответил Байяз. — И многое узнал. Мои познания в высоком искусстве были очень полезны для моего нового учителя. Но Канедиас хранил свои секреты еще ревностней, чем Иувин; он обращался со мной, как с рабом в кузнице, и учил меня только тем мелочам, которые мне помогли бы лучше служить ему. Я ожесточался; и, когда Делатель отправился разыскивать материалы для работы, мое любопытство, мои амбиции и моя жажда знаний толкнули меня забраться в те части его дома, куда он запрещал мне соваться. И там я обнаружил его самый охраняемый секрет.

Маг замолчал.

— Что это было? — поторопил Длинноногий, застыв с ложкой у рта.

— Его дочь.

— Толомея, — прошептал Ки еле слышно.

Байяз кивнул, уголок рта чуть поднялся — словно маг припомнил что-то приятное.

— Она была не такая, как все. Она никогда не покидала Дом Делателя, не говорила ни с кем, кроме отца. Как я узнал, она помогала ему в некоторых делах. У нее были… кое-какие материалы… только родная кровь Делателя могла их коснуться. Думаю, именно поэтому он выделял ее среди прочих. Красоты она была несравненной. — Лицо Байяза перекосило, и он с печальной улыбкой посмотрел на землю. — А может, такой она осталась в моей памяти.

— Вкусно, — сказал Луфар и, облизнув пальцы, поставил миску на землю. В последнее время он стал гораздо менее привередливым в еде. Логен подумал, что для человека, несколько недель не имевшего возможности жевать, это естественно. — Можно добавки?

— Возьмите мою, — прошипел Ки, сунув миску Луфару. Лицо ученика застыло, он не сводил горящих глаз с учителя. — А дальше?

Байяз поднял глаза.

— Толомея очаровала меня — а я ее. Звучит странно, но я был тогда молодой, горячий, и шевелюра была, как у капитана Луфара. — Он прошуршал ладонью по лысине, потом пожал плечами. — Мы полюбили друг друга.

Байяз оглядел всех по очереди — не засмеется ли кто, — но Логен озабоченно слизывал с зубов соленую овсянку, и остальные даже не улыбались.

— Она рассказывала мне, какие поручения давал ей отец, и я смутно начал понимать. Он повсюду собирал фрагменты материалов из нижнего мира, оставшиеся с тех времен, когда демоны еще ходили по земле. Он хотел собрать силу этих осколков, включить их в свои механизмы. Он заигрывал с силами, запрещенными первым законом, и уже добился определенных успехов…

Логен беспокойно заерзал. Он вспомнил то, что видел в доме Делателя, лежа на сыром белом камне, странное и зачаровывющее. «Разделитель» — так назвал его Байяз. Два клинка — один здесь, второй на другой стороне. Логен, мигом потеряв аппетит, поставил свою миску с недоеденной бурдой у огня.

— Я ужаснулся, — продолжал Байяз. — Я видел, какие разрушения принес миру Гластрод, и я решил вернуться к Иувину и рассказать ему все. Но я боялся оставлять Толомею, а она не хотела оставлять все, к чему привыкла. Я медлил, и тут неожиданно вернулся Канедиас и застал нас вместе. Его ярость… — Байяз поежился от болезненных воспоминаний, — невозможно описать. Его дом трясся, звенел, пылал от этой ярости. Мне повезло убежать живым, и я отправился просить убежища к старому учителю.